Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Кроме «хипеса», варшавяне наладили поставки «живого товара» в публичные дома Европы. Через объявления в газетах они заманивали девушек, предлагая им поступить в хоры, отправлявшиеся на гастроли за границу, или стать гувернантками «с отъездом». Только создав специальную группу агентов, сыскной полиции удалось очистить Москву от этих международных преступников.

Среди магазинных воров («градушников») незаурядными масштабами краж прославился некий Чуфнов. «На дело» он шел, изображая богатого покупателя – в бобровой шапке и в николаевской шинели [91], подбитой таким же дорогим мехом, в складках которого были спрятаны карманы и специальные крючки. Когда его арестовали, то в номере роскошной гостиницы, где он жил, сыщики обнаружили целый склад похищенных вещей: от ювелирных изделий, куска драпа, головы сахара до фонографа и даже бочонка(!) сельдей.

Особенно сильно Первопрестольная страдала от набегов преступников в праздничные дни. На Рождество, Пасху и Духов день полиция фиксировала по несколько десятков крупных и около тысячи мелких преступлений. Громилы, пользуясь тем, что торговые заведения в течение двух дней были закрыты, устраивали подкопы, проломы в стенах, разбирали потолки, вскрывали сейфы и без помех уходили с богатой добычей. Существовала отлаженная система – местные воры вели разведку, готовили подходы к объекту, а уже сейф вскрывал какой-нибудь супервзломщик, специально приглашенный «на гастроли» из другого города.

Действенным средством, изобретенным Кошко для пресечения всплесков «праздничной» преступности, стали облавы, которые проводились при поддержке крупных полицейских сил (до тысячи городовых, более двухсот околоточных надзирателей, десятки приставов и агентов-сыщиков). Задержанные в ходе таких операций преступники-рецидивисты, не имевшие права находиться в столицах, на время праздников оказывались либо за решеткой, либо следовали в принудительном порядке к местам прописки. Даже если они по дороге бежали, то уже не успевали вернуться в Москву, чтобы «пойти на дело» в праздничные дни.

Туго в то время пришлось и хулиганам. Впервые на них, как на общественное зло, градоначальник обратил внимание своих подчиненных в 1905 году. При Кошко задержанных за безобразия на улицах после бесспорного установления их вины регистрировали в особом «хулиганском» столе. Там на нарушителя порядка заводили специальную карточку желтого цвета, где подробно фиксировались его личные данные.

Кроме того, хулиган ставил подпись под следующим документом:

«В управление московской сыскной полиции. Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку в том, что мне объявлено, что я занесен на контроль в число лиц, замеченных в непристойном поведении на улице, и что лица, производящие безобразия на улицах, высылаются из столицы в административном порядке. Ввиду сего обязуюсь впредь вести себя чинно, ничем не нарушая течение уличной жизни».

Эта подписка оказалась действенной мерой против тех, кто не давал москвичам спокойно ходить по улицам. Статистика свидетельствовала, что в месяц хулиганов-рецидивистов стали задерживать не более одного-двух человек. Особенно притихли так называемые уличные нахалы – приличные на вид господа, позволявшие себе настойчиво приставать с гнусными предложениями ко всем попавшимся на их пути особам женского пола, даже юным гимназисткам. Больше чем угрозы высылки, они боялись связанной с ней огласки их делишек.

Успехи начальника московской сыскной полиции в борьбе с преступностью были признаны не только в России, но и за ее пределами. Введенные им приемы розыска перенимались знаменитым Скотланд-Ярдом. На Международном съезде криминалистов, проходившем в 1913 году в Швейцарии, русскую сыскную полицию признали лучшей в мире по раскрываемости преступлений [92].

И все же при всех несомненных успехах московской полиции удавалось всего лишь сдерживать нарастающий натиск преступного мира. Перейти в наступление ей не позволял целый ряд обстоятельств, среди которых прежде всего надо отметить недостаточное финансирование как со стороны МВД, так и со стороны городского управления. Устаревшая система двойного денежного потока: жалованье полицейским шло из казны, а «хозяйственное» содержание обеспечивал город, – приводила к неразберихе и взаимным претензиям.

Взять хотя бы полицейские участки – места, где располагались канцелярии приставов, караульные помещения, камеры для задержанных, приемные покои для подобранных на улицах больных. Специальных зданий для них не строили и, если не находилось подходящего казенного строения, нанимали дом у частного владельца.