Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Кумыс этому господину будет обеспечен. Вдобавок он избавляется от необходимости помещать свое имущество в склад и платить за хранение.

А вернувшись, он получит свое имущество обратно, по инвентарному реестру.

Комбинация недурная; какого-то карася этот господин поймал. Розовый листочек с ворот сорван. Я искренне пожалел того, кто попался на эту квартирную приманку: должно быть, очень ему туго приходилось.

Третий листочек. И третья комбинация.

Самая удивительная.

Показывают вам квартиру. Цена недорогая. Мебель не продается и не “прокатывается”. Как будто все благополучно, но я не верю своему счастью. И думаю, в чем же тут секрет? Он не заставляет себя долго ждать.

– А шляпное заведение вы берете?

Я остолбенел.

– Шляпное заведение? Какое? На что оно мне, сударыня?

– Извините, в таком случае мы не сойдемся. У меня тут целая мастерская на ходу.

И указывает на две деревянные болванки, стоявшие на подзеркальнике, с нацепленными на них сооружениями из соломы и перьев.

– Мастерская с солидной клиентурой. Пять тысяч.

– Но, сударыня, – восклицаю я с отчаянием. – Ведь я – не модистка!

А она резонно отвечает:

– Не могу же я бросить мастерскую на ходу? Вы можете же заниматься чем угодно, но я сдам ее только тому, кто купит мастерскую.

И еще, и еще случаи. Перечислять их скучно. Весна обманула все надежды бесприютных москвичей. И розовые листочки скоро будут приводить к неожиданному эффекту: увидевший их человек, нуждающийся в квартире, будет опрометью кидаться в сторону…»

Судя по свидетельствам современников, квартирными гешефтами занимались истинные профессионалы. Газеты, например, писали о некой одинокой даме, которая снимала в разных концах Москвы 18 квартир. Все они были обставлены «сухаревскими мебелями», но за прокат назначалась цена как за гарнитуры красного дерева.

На квартирную тему

– Скажи любезный, Синичкины у вас в доме живут?

– Точно так. А только это ни к чему…

– ?!!

– Они, значит, квартируют на шестом этаже, а подъемка испортилась, и вам туда не дойтить…

Скорее всего такого рода квартирные спекулянты действовали в союзе с домовладельцами или имели платных информаторов среди дворников. На это указывает то обстоятельство, что, едва успевали съехать с квартиры прежние жильцы, как тут же появлялись арендаторы-посредники. После беглого осмотра они вручали задаток, но предупреждали, что снимают жилье «для родственников». Вскоре в газетах появлялось объявление: «Передается квартира с мебелью». Адрес не указывался, только телефон, находившийся в собственной квартире предпринимателя.

Другим вариантом квартирных спекуляций, порожденных дефицитом жилья, было превращение многокомнатных квартир в доходные предприятия. В апреле 1916 года Городская управа наконец-то обратила внимание на протесты домовладельцев, которые никак не хотели примириться с тем, что квартиросъемщики в массовом порядке принялись сдавать комнаты по высоким ценам. По правилам, действовавшим в то время, все помещения, в которых сдается шесть комнат, считались меблированными комнатами и подлежали обложению налогом. Под давлением домовладельцев городская администрация решила внести поправку: отнести к разряду меблированных комнат те квартиры, в которых сдается больше трех комнат.

Жилищный кризис подстегнул цены на недвижимость в Москве, загнав их на немыслимый прежде уровень. Наглядной иллюстрацией служит история, рассказанная газетой «Раннее утро» в феврале 1917 года: некто К. купил дом в одном из арбатских переулков за 600 000 рублей, но всего через несколько дней ему предложили продать новоприобретенную собственность уже за… 900 000 рублей.

«К. колеблется, – сообщала газета. – Покупателям ответил:

– Подумаю.

В несколько дней 300 000 барыша… И это еще мало…»

При таких ценах настоящими богачами становились посредники, сводившие продавцов и покупателей недвижимости. Московский репортер не без зависти писал о мелких служащих, получивших в качестве комиссионных солидные куши. Один из них, конторщик с жалованьем 60 рублей, случайно узнав, что хозяева продают дом, нашел покупателя. Его участие в сделке было оценено в 57 800 рублей. Другой клерк, прозябавший в бедности, за такую же услугу был вознагражден 25 тысячами. «Не родись богатым, а… займись комиссионерством», – сделал вывод журналист.

Зимой 1916/17 года отношения между домовладельцами и квартирантами обострились до предела. Несмотря на приказ градоначальника – поддерживать в домах температуру не ниже 13 градусов, жалобы москвичей слились в сплошной вопль: «Помогите! Замерзаем!» Повсеместным явлением стали квартиры, где температура не поднималась выше 7–8 градусов. Керосиновые лампы, горевшие в жилищах круглосуточно, практически не помогали.

Не возымели эффекта также и наказания, установленные градоначальником за «замораживание» квартирантов: штрафы 100–300 рублей, тюремное заключение, высылка из Москвы на все время войны. Например, в доме Бахрушина в Козицком переулке в начале января не топили вообще. Не помогли ни протоколы, ни личный визит в контору домоправителя помощника пристава, приказавшего дать тепло в квартиры.