Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Слово свое он сдержал и теперь рассчитывает заставить говорить о себе во Франции и Европе. Свои обязанности он исполняет со всей возможной суровостью, не забывая при этом извлекать выгоду из этой ужасной ссылки. Его жалованье в 50 тысяч франков дает ему на Святой Елене 2500 фунтов, что представляет очень приличный доход. Но в каждом письме он вопиет о своей нищете, докучает Министерству иностранных дел сообщениями о том, что едят его лакеи, сколько стоит овес для лошадей и почем здесь свечи, и что рыба здесь большая редкость[23]. В сопровождении молодого адъютанта, исполнявшего обязанности секретаря, некого Жана Клода Гора, который, дабы оказать честь «старинному дворянству» своего шефа, добавил себе аристократическую приставку и превратился в капитана де Гора, он первым делом отправился на поиски жилья, что совсем непросто, так как все приличные здания заняты прибывшими для пополнения гарнизона офицерами. В конце концов он снял меблированный дом напротив дома Портеса и, покончив со всеми делами, принялся изливать свои жалобы герцогу де Ришелье, своему министру:

«Стирка здесь — нечто совершенно невообразимое: понять, что это такое, можно лишь зная о немыслимой цене топлива, о том, как трудно найти прачек; мыло также стоит невероятно дорого; я думаю, что эти расходы потянут на 100 фунтов; что касается корма для лошадей, то я сговорился с поставщиком Бонапарта на 4 шиллинга 2 пенса в день на каждую лошадь, так что, не съев еще и куска хлеба, я должен выложить 988 фунтов. Что касается продуктов питания, то труднее всего достать здесь говядину, молоко, масло, то есть продукты первой необходимости».

Месяц спустя он возобновляет свои жалобы: «Я нахожусь в большой крайности. То, как я живу, не может не вызвать у вас сострадания. Вы знаете, что бедность, в глазах англичан, лишает человека какого бы то ни было уважения; а потому мне часто приходится поститься, чтобы иметь возможность угостить бутылкой красного вина тех двух или трех посетителей, которые иногда приходят ко мне утром. Я имею честь вас заверить, что они этого заслуживают, хотя из-за жары и плохих дорог приезжают ко мне верхом».

В день Святого Людовика Лоу не без коварного умысла говорит ему:

— Вам бы следовало дать обед, это произведет хорошее впечатление.

Простак с удивлением смотрит на него и начинает объяснять, что у него в доме мало стульев, что у него нет серебряной посуды и денег на подобные траты и что он не хочет занимать деньги в счет своего жалованья, не зная, сможет ли он вернуть долг, а выглядеть нищим не желает. Праздник все же состоялся благодаря выданному Лоу авансу в 800 фунтов, которые маркиз с радостью положил в свой карман, потратив на раут лишь 171 фунт. Скупость его была прекрасно известна на острове, и что бы он там ни писал, он никогда не устраивал ни обедов, ни приемов, но и его приглашали, лишь когда он приезжал верхом, да и приглашать его не было нужды, ибо появлялся он по преимуществу в часы, подходящие для какой-нибудь трапезы. Прозвище его за несколько дней облетело всю колонию: его коллеги и британцы, понимающие французский, называют его «маркиз де Поднимись-к-нам»[24]

, а англофоны, чтобы не оставаться в долгу, окрестили его Old Munch Enough, то есть «Старый обжора». Этот потомок благородного рода отнюдь не отличается безупречными манерами: на острове еще долго будут говорить о том, как он напивался в Плантейшн Хаус (однажды он перепачкал множество салфеток леди Лоу), о его попытках соблазнить свою домохозяйку, стареющую англичанку, которая отбивалась от него, как могла, а также о его пылких признаниях в чувствах леди Лоу, относительно которой он сообщал всем и каждому, что, «будь она помоложе, он бы наставил рога ее мужу». Вполне аристократические манеры...

Едва на горизонте появляется парус, пылкий «посланник» хватается за перо и строчит нескончаемые донесения, хранящиеся в папках Министерства иностранных дел, в которых бессвязность и убожество соседствуют с глупостью и вульгарностью, но которые разукрашены всеми местными сплетнями. Судите сами:

«Монсеньор, ничего не переменилось с тех пор, как я имел честь писать Вашему Превосходительству 20 июня. Мы все еще не видели Бонапарта, и очень может быть, что мы его не увидим до тех пор, пока не поступит специальное распоряжение на сей счет английского правительства.

Я уже имел честь говорить о том влиянии, каковое Бонапарт имеет здесь на всех; лица подчиненные, с которыми он очень ласков, обожают его, но он в ссоре с губернатором, который его боится, но при этом отлично выполняет свои обязанности и стесняет его свободу в той же степени, в какой ему выказывают неприязнь.

В прошлую пятницу у него посреди ночи начался пожар. Его потушили с большим трудом, благодаря усилиям шестисот человек, прибывших очень вовремя, ибо все считают, что появись они десятью минутами позже, и все бы сгорело.