Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Мать Луи Маршана, лакея Наполеона, находившаяся при особе маленького Римского короля, ставшего принцем Пармским, поспешила вручить ботанику пакет и письмо, адресованное сыну: «Я посылаю тебе прядь моих волос. Если кто-нибудь сможет написать твой портрет, пришли мне его. Твоя мать». Такова, по крайней мере, официальная версия. Маршан в своих «Мемуарах» утверждает: «Я нашел в конверте аккуратно сложенную бумагу, на которой было написано: "Волосы Римского короля"; а на другой, почти такой же: "Моему сыну".

— Это принадлежит тебе, — сказал Император, прочитав надпись, — а это — мне.

Развернув бумагу и увидев белокурые волосы своего сына, он велел положить их в свой несессер. Я положил их рядом с прядью волос императрицы Жозефины, присланной ему на остров после ее смерти. Эти две пряди хранятся теперь в моем ковчежце». Сразу же вызывают удивление наличие различных версий этого события и молчание Гурго относительно посылки его собственной сестры, содержавшей вышитый платок и письмо; возможно, некоторая осторожность соблюдалась для того, чтобы не скомпрометировать гонца и иметь возможность использовать его для установления двусторонней связи. Но они забыли о полиции Лоу и о том, что на Святой Елене — даже в наши дни — везде есть глаза и уши, и невозможно даже просто зайти в какой-нибудь дом, оставшись незамеченным. Лоу вышел из себя, когда узнал, что Маршан беседовал с ботаником, а когда обнаружил, что были доставлены и вручены адресату пакеты, он яростно набросился на австрийского комиссара и грозил отдать ботаника под суд «за нарушение английских законов, касающихся безопасности колонии». Штюрмер, как мог, защищал своего соотечественника, и Лоу, понимая, что следует соблюдать осторожность, поскольку Велле был посланником самого императора Австрии — серьезного противника для губернатора, пусть даже и английского, — ограничился тем, что выразил государственному секретарю лорду Батхэрсту опасения, несообразные с имевшим место инцидентом, и предложил принять более суровые меры по надзору за Лонгвудом.

«После этого дела Вашей милости станет ясно, что существуют препятствия к предоставлению Бонапарту большей личной свободы и больших средств сообщения, чем те, коими он располагает в данный момент; я не могу не рассматривать присутствие комиссаров в качестве единственного препятствия к предоставлению подобных милостей».

Сэр Хадсон Лоу, тюремщик и полицейский, умел использовать все средства!

Велле получил разрешение свободно собирать растения в любой части острова, каковой покинул лишь десять месяцев спустя. Что касается барона, то, устав от унылого пейзажа и шума Джеймстауна, а также удушающей жары, он нанял за весьма солидную сумму 200 фунтов в год прелестный дом в Розмари Холл, где поселился вместе со своей супругой и русским комиссаром, делившим с ним скуку их существования[27]. Когда из-за дерзкого поведения его коллег отношения с губернатором обострились, Штюрмер стал покладистым и повсюду твердил, что ему приказано «не осложнять ситуацию и быть сдержанным, поскольку его Двор отвечает за "маленького человечка"». Ах, как это было неприятно человеку, облаченному в австрийский мундир, вспоминать, что у Наполеона есть сын, коему император Франц приходится дедом! Однако у него все же произошла довольно шумная стычка с хозяином Плантейшн Хаус.

— У вас есть приказ не дозволять мне встречаться с Бонапартом?

—  Напротив, — отвечал Лоу, — я готов пойти представить вас, но я ни за что не допущу, чтобы вы встречались с ним, не будучи предварительно представлены ему мною.

— Но это то же самое, что запрещать нам его видеть, поскольку известно, что он ни за что нас не примет вместе с вами! — вспылил барон.

Этим все и закончилось: получая 1200 фунтов жалованья, коих ему едва хватало, Штюрмер продержался до 1818 года, когда после своей последней ссоры с губернатором был отозван и направлен в Бразилию в качестве посланника Австрии.

В течение этих двух лет он будет направлять желчные доклады своему Двору, в которых, нужно признать, он рисует довольно мрачную картину местного общества.

«Мужчины здесь грубы и невежественны, женщины глупы и уродливы, дети великолепны, народ беден, а зажиточные люди скупы, как герой пьесы Мольера. Легкий поклон, гнусавое yes или глуповатая улыбка — это единственное, чего можно добиться в ответ на приветствие от местных дам. Англичане скучают и, следовательно, скучны. Леди Лоу, женщина лет тридцати четырех, напротив, весела, кокетлива и к тому же завзятая сплетница; она, должно быть, была хороша в молодости и сейчас еще делает все, чтобы остатки прежней красоты были замечены. Леди Малькольм мала ростом, горбата и потрясающе уродлива; изысканность и оригинальность ее туалетов не в силах скрыть следы разрушений, оставленных безжалостной рукой времени, и над ней часто посмеиваются, но в общем это в высшей степени достойная женщина.