Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах

Шли до рассвета. На рассвете встретили старика-крестьянина лет семидесяти, старик бодрый, все зубы целы. Он нам рассказал, что в деревне Крупы расположились немцы. Они там гуляют вовсю. Пьют, заводя патефон, танцуют с нашими девками. Ходят в лес к крестьянам покупать яйца, кур, поросят за николаевские деньги. За яйца платят 16 коп. десяток. Командир нашего отряда решил уничтожить их. Мы переправились на рыбацких скорлупках через речонку и сделали большой привал: отдохнули, доели, у кого были сухари, покурили, умылись. С наступлением темноты пошли к селу. Всю ночь мы бродили по болоту вокруг деревни, а когда рассвело, разбились на две группы. Одна должна была остаться в засаде, а другая пойдет на село. План оказался неудачным. Взвод, в котором находился я, должен был первым войти в село. Остальные на дистанции двести-триста метров по сторонам.

Приготовились, зарядили гранаты, пошли. Впереди метров на пятьсот пустое поле. На возвышенности горбилось несколько домов. Вместо того чтобы войти в деревню с фронта, где открытого места всего 100–150 метров, мы пошли с тыла. Шли во весь рост. Шумели, переговаривались.

Два отделения выступили вперед. Неожиданно прозвучала четкая громкая команда на немецком языке. Не успели мы переглянуться, как на нас обрушился ливень трассирующих пуль. Заговорили две пушки, два миномета. Девять человек рухнули как подкошенные, 13 человек ранено, и это из 26 человек. Я упал рядом с командиром взвода, который бросил автомат, куртку, вещевой мешок, командирскую сумку и противогаз, пилотка упала с его головы. На нем не было лица. Я бросил один противогаз и повернулся лицом к деревне. Сейчас это звучит двусмысленно и смешно, но в тот момент, наверное, и на мне лица не было. С сеновалов строчили пулеметы. Пушки вели огонь по опушке, где находилась наша засада. Бойцы отползали вслед за командиром, подбирая раненых, я с двумя товарищами отстреливался, но, так как поднять голову было невозможно, а пули уже пробили мешок и пилотку, я тоже начал отползать. ‹…› Я впервые почувствовал смертельную опасность так близко.

От волнения спирало дыхание. Полз, сливаясь с травой, но они, дьяволы, с сеновалов все видели. И как только я приподымал голову, они пускали несколько пулеметных очередей. Им, наверное, было весело, а каково мне, когда пули буквально ложились между пальцами. Как только они открывали огонь, я замирал, пережидая, когда утихнут, вновь полз, пока не заполз в канаву, где лежали два бойца с побелевшими лицами. Затем немцы перенесли огонь на кустарник, откуда заранее выбрались два отделения нашего взвода. Мины рвались в 100–150 метрах. Мы поползли к опушке. Занималась заря. ‹…› Мы подсчитывали потери и собирались группами, распределив раненых, которых понесли на самодельных носилках, перевязав рубашками раны. Кого ранило в руку или легко ранило куда-нибудь, кроме ноги, шли сами. Теперь уже все смеялись нервным болезненным смехом.

Отряд собирался долго. Ушли глубоко в лес, усталые от волнения, бессонницы, голодные, повалились на мох и спали. Сильно мучил голод, кто-то нашел телку и подстрелил ее. Ели сырое мясо без хлеба и соли. Я не мог есть, меня тошнило. Болели голова и живот.

К вечеру состоялся совет командиров. Опять вербовали добровольцев из добровольцев. На этот раз осталось человек 50. Мы отказались опять идти на деревню. Это было безумно и бессмысленно. Нас начали раскулачивать, меняли сапоги, забирали куртки, гранаты, пистолеты, котелки, даже ложки.

Настроение было подавленное, ругали командование. Оно само чувствовало свою ошибку и объяснило, что совершать налеты на деревни, занятые противником, не наше дело. Наша задача – караулить у дорог обозы, транспорты и прочее.

Жаль командира отделения эстонца Коллу, красивого честного парня. Он был неплохой командир, пользовался авторитетом среди бойцов и отличался умом от многих командиров. Его убили.

40 километров несли мы раненых по болоту. Голодные, измученные, томимые зноем. Ели траву, прошлогоднюю клюкву и всякую болотную зелень. У всех болели животы от горькой болотной воды. Натирали мозоли, хромали и несли носилки, по колено утопая в вязком мху. Над нами кружили стервятники. Трое суток продолжался наш поход. Спали по два-три часа, бредили. Жадно набрасывались на ручьи. ‹…›