Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

Поговорил я по телефону, а потом обращаюсь к нему и спрашиваю:

– Знаешь ты, что это за инструмент?

Он покачал головой.

– Откуда мне знать? Штука диковинная. Сама звонит.

– А это, – говорю, – такая штука, что нам помогает. Видишь эту трубку? – и указываю ему на слуховую трубку. Он кивнул.

– Вот если я её к твоей голове приставлю, а сам смотреть сюда буду, – указал ему на кружочек, куда говорят, – так здесь все, что ты сделал, как на картинке будет. Положим, ты убил Акулину… – смотрю, он побледнел весь, а я продолжаю:

– Сейчас это всё видно будет! Подойди сюда! – сказал я.

Он встал и весь дрожит.

– Иди, иди!

Он подошел. Я приложил ему трубку к уху и говорю:

– Не веришь? Смотри сюда. Видишь!

Не знаю, увидел ли он что; только вдруг бросил трубку и прерывающимся голосом забормотал:

– Чего уж тут… вестимо… грешен… моё дело.

И рассказал всё…

А то в другой раз. Сообщают по телефону, что у одного домовладельца старший дворник относил в банк 4000 рублей и потерял. Меня вдруг взяло сомнение. Я к начальнику: так и так; позвольте попытать, правду узнать.

– Что ж вы думаете, дворник украл деньги?

– Сейчас не знаю, а кажется.

– Что же, попробуйте!

Я сейчас по телефону приказал доставить дворника ко мне.

Доставили. Чисто одетый, степенный такой…

Ну, как и что?

– Потерял, – говорит и всё…

Я дежурным был. Всё равно всю ночь сидеть. Я сижу и его держу. Нет-нет да и переспрошу: как и что. Он всё своё. А у нас от практики прямо чутьё развивается. Чувствую я, что он украл деньги, а поймать не могу. Я его в часть и подсадку сделал… И там не проговорился. Неделю я его держал, наконец, начальник приказал мне его выпустить. Такая досада!

Я это в последний раз вызвал его, заложил руки назад, будто держу что, да и говорю ему, смеясь:

– Ну, и теперь запираться будешь? Думал, не найду!

Он встряхнул головой и отвечает со вздохом:

– Нет, я уж знал, что доищетесь!

– Ну то-то! – сказал я и заговорил с ним другим тоном: – Теперь ты уже своё дело поправляй! Я опять спрячу деньги, а ты будто сам сознайся и укажи, где их спрятал. Мы с тобой пойдём, возьмём околоточного, и ты сам достань их! Тогда тебе и наказание будет пустое, и хозяин, пожалуй, простит…

Он и согласился.

Я часа два продержал его, будто деньги отвозил, а потом к нему.

– Ну едем! – говорю.

– В банк-то?

Я сразу сообразил.

– Понятно, туда сначала!

Привёз его туда. Он провёл меня в ватерклозет, отодвинул фанеру у обшивки и вынул деньги…

А битьём что бы сделали?

– Ну, а ещё какие приёмы у вас?

– Какие же ещё. Дослеживаем. Иногда сами, иногда через других… Подсадку делаем…

– Это что?

– А в одну с ним камеру своего наёмного сажаем. Тот, что надо, и выспросит. Со своим-то человеком ему легче говорить, ну да и водкой угостит, и папиросой. Это мы уж от себя, за свои деньги делаем… Ещё нам много те же воры помогают. Всех их знаешь. Иному, идёшь по улице, 10 коп. на водку дашь, иному на ночлег. Если что надо, позовёшь и скажешь: вот, дескать, такая-то кража. Не знаешь ли, кто сработал? Дашь рубль, он и ищет. Найдёт – ещё дашь. А если бы одному, – так невозможно!

– Ну а переодеваться вам случается часто?

Агент улыбнулся и махнул рукой.

– Это на манер Лекока? Нет! Очень редко. Разве иной раз костюм переменишь, чтобы, например, за мастерового приняли или за ночлежника, а чтобы лицо изменять – никогда… Да это и не нужно. Чтобы доследить кого, всегда человека наймёшь…

– Кто же эти люди?

Он усмехнулся.

– За деньги всё найдешь. И прислуга, и дворник, и швейцар, и писец из министерства, и так… человек без занятий… При нашем деле много людей надобно. А вся ответственность – на нас. Мы всё дело ведём и сами людей выбираем себе в помощь{479}.