Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена

Через несколько месяцев он должен был стать частным человеком. Его неприкосновенность кончится. И что с ним будет тогда? Его привлекут к суду — Помпей уже клялся, что привлечет его к ответу в тот самый день, когда он перестанет быть трибуном. Да и не один Помпей. Его опозорят, осудят, изгонят… На нем во веки вечные будет несмываемое клеймо преступника. Да что там суд!.. Его могут просто пырнуть ножом на улице, ведь в глазах людей он преступник. Его ждет смерть, смерть позорная, бессмысленная, нелепая. А умирать Тиберий совсем не хотел. Он был так молод, так полон сил! И потом у него была семья — обожаемая мать, которая не переживет его гибели, брат, и, наконец, маленькие дети и жена, которая ждала ребенка [175]. Слишком живое воображение Тиберия рисовало ему душераздирающие картины. У него сердце разрывалось от жалости к этим дорогим существам и самому себе. А время неумолимо двигалось вперед, и солнце становилось все жарче и жарче…

Призрак смерти стал преследовать Тиберия. С самого начала реформ этот ужасный призрак чудился ему повсюду. Когда он опечатал храм Сатурна, то прямо заявил, что враги «уже приготовили убийц для покушения», и с тех пор он выходил не иначе как «опоясанный огромным разбойничьим кинжалом» (Plut. Ibid., 10).

Как только он провел свой закон, скоропостижно умер один его приятель, и Тиберий немедленно вообразил, что тот был отравлен. Он кричал об этом на Форуме и говорил, что теперь очередь за ним (ibid., 13).

Теперь же его охватил безумный, мучительный ужас — одно из тех чувств, которое толкает самого осторожного и рассудительного человека на отчаянные и исступленные поступки.

Среди всего этого беспросветного мрака Тиберий видел только один луч, один проблеск надежды — стать трибуном во второй раз. Прежде всего у него будет еще год неприкосновенности, а год — это очень много. Затем он спокойно доведет до конца свои реформы. Но это было совершенно незаконно. Быть трибуном два раза запрещала конституция. Тиберию оставалось одно — любыми путями склонить на свою сторону плебс. Он пользовался каждым удобным случаем, «чтобы еще сильнее озлобить и взволновать народ» (ibid., 13).Он обещал все новые и новые популярные законы, один другого радикальнее — говорил, что сократит срок военной службы, отнимет суд у сената, позволит народу обжаловать судебные приговоры (Plut. Ibid., 16).

Он делал все, чтобы тронуть плебеев и разжалобить их. Он беспрестанно напоминал, что гибнет ради них. Он стал появляться на улицах в трауре. Однажды он пришел на Форум весь в черном, ведя за руки детей, и «просил римский народ позаботиться о них и об их матери, ибо сам он обречен» (Plut. Ti. Gracch., 13).Он жалобно умолял плебеев спасти его и «избрать трибуном на следующий год, указывая, что из-за защиты их интересов ему грозит опасность» (Арр. В. C., 1,13).

После нескольких таких душераздирающих сцен народ был готов на все, только бы спасти Тиберия. Теперь за ним ходила целая толпа и сторожила его и днем и ночью (Plut. Ibid., 16).Семпроний Азелион пишет: «Ведь Гракха, когда он возвращался домой, сопровождала толпа не меньше трех или четырех тысяч человек» (HRR, Fr.7). Так Тиберий, сам того не сознавая, сделал последний шаг, превративший его в глазах порядочных людей в преступника, — он окружил себя шайкой уличных головорезов, как афинские тираны. Этим и попрекал его в свое время Метелл.

Роковой день выборов приближался. Тиберий был издерган до последней степени и до последней степени издергал народ. В назначенный день он с толпой приверженцев пришел на площадь. По римским законам выборами магистратов на следующий год руководили люди, занимающие эту же должность в этом году. Поэтому коллеги Тиберия бросили жребий. Председательствовать выпало некоему трибуну Рубрию.