Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860–1920-е годы

…А деспот пирует в роскошном дворце,Тревогу вином заливая.

На крыше другого особняка потели двое солдат — сбивали герб Российской державы. Отец Иоанн остановился, удивившись ненужному разрушению. Наконец двуглавый орел поддался натиску штыков и рухнул вниз. Один из солдат снял военную фуражку, перекрестился и, увидев священника, рассмеялся:

— Что, отец?.. Жалеешь?.. Не жалей — нынче мировая революция!

Второй солдат тоже глянул вниз, выматерился и, надсаживая глотку нервной злобой, прохрипел товарищу:

— Чего ты с ним болтаешь — это же контра! Ему лишь бы наш хлебушек лопать! — И вниз: — Чего, старик, уставился?! А ну, проходи, буржуй недорезанный!

Отец Иоанн сокрушенно покачал головой и зашагал дальше. Среднего роста, сутулый, в вылинявшей нанковой рясе, он устало брел к Кремлю, сжимая в большой крестьянской ладони дорожный посох. По разбитым окнам и выломанным дверям магазинов было ясно, что они разграблены. Некоторые улицы перегораживали окопы и частью уже разобранные баррикады. Обгорелые дома, оборванные провода, очереди хмурых обывателей с затравленным взглядом у хлебных ларьков.

Мимо прокатил грузовик, ощерившийся винтовками. Из кузова заметили священника, весело закричали, хмельные от быстрой езды и свободы:

— Эй, рясник, держи руки вверх!

— Поп, молися за рабочую власть!

— Васька, возьми его на мушку!

«И дам им отроков в начальники, и дети будут господствовать над ними. И в народе один будет угнетаем другим, и каждый ближним своим; юноша будет нагло превозноситься над старцем, а простолюдин над вельможею».

Где же он, быстрый на исполнение приказа и верный присяге солдат? Куда делись смирение и любовь, к которым каждодневно призывают с амвонов всех российских церквей? Да разве можно вот так, в один день, отторгнуть от себя то, что сияло тысячу лет? Неужто можно уверовать, что все, что было до нас, — мрак и нечистота? Неужто в одночасье можно возненавидеть часть своего народа? Сменить веру в Бога на веру в свою ненависть к самодержцу?.. Или ненависть жила в нас всегда, только мы, по слепоте своей, не замечали ее?

Отца Иоанна нестерпимо потянуло в церковь. Он зашел во встретившийся по пути храм и долго, истово молился.

* * *

Бурые кремлевские стены, казалось, кровоточили от обилия свежих выбоин, причиненных снарядами и пулями. Возле закрытых железных ворот Троицкой башни стояли часовые.

— Сынки, как же мне пройти? — удивился отец Иоанн, никогда прежде не видавший Кремля на запоре.

— А у тебя, батя, пропуск есть?

— Мне бы в Успенский, Владимирской Божией Матери помолиться.

— Если ни пропуска, ни пакета — не пропустим, батя.

— Зачем же в святыню не пустите?

— С политикой у тебя, батя, худо. Теперь святыня — наша солдатская власть. На нее и молись.

— Или к господам захотел? — ощерился самый молодой. — Мы, когда твою святыню брали, немало их пулями накормили.

— Не шуткуй, — одернули его. — А ты, батя, иди кругом вдоль стены. Может, где и пропустят.

— Серчает, что его Кремль мы взяли, — услышал отец Иоанн смешки вдогонку.

«Пойдите вокруг Сиона и обойдите его; пересчитайте башни его. Обратите сердце ваше к укреплениям его, чтобы пересказать грядущему роду».

Беклемишевская башня стояла обезглавленная, другие зияли свежими ранами. На Красной площади — грязь, запахи, как на конюшне, множество солдат и матросов с ружьями. Тут же толчется разношерстный московский люд, митингуя или слушая, что говорят другие.

* * *

— Вы взяли власть, — требует дама в шляпке, — вы теперь нас и защищайте!

— Нет у нас войск ваши квартиры охранять, — иронически улыбается в ответ командир в кожаной тужурке.

— А раз нет, зачем тогда власть брали?..

* * *

— Граждане, я вас прежде обманывал! Теперь заверяю вас: никакого Бога нет! — митингует, забравшись на грузовик, дьякон с красной тряпицей на шее. — Я никогда не верил в литургию! Но надо же было как-то кормиться…

— Если ты нас прежде обманывал, — хитро улыбается мужичонка, — кто ж тебе нынче поверит?

* * *

— Ну и долго мы продержимся? — ведут мирную беседу у костра в центре Красной площади вооруженные рабочие.

— Ленин говорит: навсегда утвердились.

— Чего ты Лениным тычешь, сам-то что думаешь?

— А зачем мне умничать?

— А я думаю, ничего у нас не выйдет.

— Это отчего же?

— Ну, рассуди: какой из меня или из тебя правитель? Нас и слушать-то никто не станет. Царь почему всех держал в узде? Ему, вишь ты, министры подсказывали. Недаром же они над учеными книгами штаны протерли. А мы, вишь ты, всех министров поганой метлой…

— А мне товарищ Ленин подскажет.

* * *

— Нет, товарища Ленина на всех не хватит.

— Эх, до чего нынче кутерьма дошла, — жалится один купчишка другому, — ничего не пойму.

— Понять труднехонько, — соглашается собеседник, — все вверх дном поставили. Зато, если угадать, в какую сторону повернется, миллионщиком можно стать. Нынче самое время для наживы.

— Это коли угадаешь. А если промашка? Всего капиталу лишишься.

— И живота можно, не токмо капиталу.

— То-то и оно. Лучше выждать.

— Жди-пожди, а другие обскачут. Золотишко-то скупают вовсю. И хлебушек дорожает.

* * *