Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I

Известно, что немки страстно любят танцы, и нам был дан приказ (разумеется, в шутку) замучить немок танцами. Усердно выполнили мы приказание и танцевали в буквальном смысле до упаду и до первого обморока. Прелестные немочки были в восторге! После роскошного ужина, в три часа утра, с сильным возлиянием в честь древних богов Бахуса и Афродиты, началась мазурка, кончившаяся в семь часов утра. Мы велели нашим уланам отнять у лакеев теплое платье гостей и отправить экипажи домой — и волею-неволею почти все должны были оставаться на бале…

В восемь часов раздалась под окнами, где был бал, труба и трубный звук, означающий: «Садись на конь!». Эскадроны уже собрались под начальством дежурных офицеров и некоторых старых ротмистров. Наши ординарцы подвели нам лошадей, и мы прямо из мазурки: «На конь! Повзводно направо заезжай, шагом, вперед марш!..» ^{30}

Большой любительницей танцев была и знаменитая «кавалерист-девица». Но танцевала она на балах, само собой разумеется, мужскую партию. Очень весело проводила время Надежда Андреевна в мае и июне 1810 года, будучи как обер-офицер Мариупольского гусарского полка откомандирована ординарцем в штаб Киевского военного губернатора генерала от инфантерии М. А. Милорадовича. Прием у губернатора по случаю успешного окончания маневров сменялся торжественным обедом в честь заложения инвалидного дома, благотворительный концерт — балом в день именин вдовствующей императрицы.

«Блестящий, великолепный бал! — вспоминала о нем Дурова. — Залы были наполнены гостями; большой старинный сад был прекрасно иллюминирован; но гулять в нем нельзя было и подумать: Милорадовичу вздумалось угощать там свой Апшеронский полк, что и было после причиною смешного происшествия; вечером бесчисленное множество горящих ламп, гремящая музыка и толпы прекрасных дам привлекли любопытство находившихся в саду наших храбрых сподвижников; они подошли как можно ближе к стеклянным дверям залы, которые были отворены и охраняемы двумя часовыми… Теперь уже сам Милорадович велел затворить двери; порядок восстановился, музыка заиграла, красавицы рассыпались по зале и снова заблистали взорами на гусар, улан, кирасир, драгун, одним словом на все, носящее усы и шпоры. Офицер Татарского уланского полка, молодой человек необычайной красоты и также необычайно высокого роста, барон Н. казался царем всего этого блестящего сонмища; глаза всех дам и девиц сияли на него своими лучами. Нельзя сосчитать всех соперничеств, досад и движений ревности, произведенных им в этот вечер; порывов последней не избежал и Милорадович. Княгиня, танцуя с ним кадриль, беспрестанно оборачивала голову к другой кадрили, в которой танцевал барон. За полчаса перед ужином кончились танцы, и все усмирилось…» ^{31}

Очень весело было господам офицерам и в начале 1812 года, а особенно тем, чьи полки стояли в Виленской, Гродненской, Минской губерниях и на Волыни— именно там, где летом развернулись боевые действия с французами.

«Всю осень и всю зиму мы провели очень весело. Во всех дворянских семьях наперерыв давались рауты, за ними следовали вечера и балы, на которых мы старались превзойти друг друга в мазурке, — пишет Иоганн фон Дрейлинг, в мае 1811 года произведенный из штандарт-юнкеров Малороссийского кирасирского полка в корнеты и теперь в полной мере пользовавшийся теми преимуществами, которые дает офицерский чин. — На этих балах бывало очень оживленно, чему немало способствовал флирт с хорошенькими польками; сам генерал ухаживал за хорошенькой кокетливой Розалией, женой городничего..» ^{32}

Такую же картину рисует в своей книге Н. А. Дурова, в начале 1812 года — корнет Литовского уланского полка: «Графиня Мануци, красавица двадцати восьми лет, приехала к отцу своему графу Платеру в гости и огнем черных глаз своих зажгла весь наш Литовский полк. Все как-то необыкновенно оживились! Все танцуют, импровизируют, закручивают усы, прыскаются духами, умываются молоком, гремят шпорами и перетягивают талию…

Красавец Тутолмин (полковник, шеф Литовского уланского полка. — А.Б.

) и красавица Мануци неразлучны. Бал у Тутолмина сменяется балом у Платера; мы танцуем поутру, мы танцуем ввечеру. После развода (караулов. — А.Б.), который теперь всякий день делается с музыкою и полным парадом и всегда перед глазами нашего генерал-инспектора — графини Мануци, мы все идем к полковнику; у него завтракаем, танцуем и наконец расходимся по квартирам готовиться к вечернему балу! От новой Армиды не вскружилась голова только у тех из нас, которые стары, не видели ее, имеют сердечную связь…

Все утихло!., не гремит музыка!.. Мануци плачет!., нет ни души в их доме из нашего полка!.. Мануци одна в своей спальне горько плачет! А вчера мы все так радостно скакали какой-то бестолковый танец!., вчера, прощаясь, уговаривались съехаться ранее, танцевать долее… Но вот как непрочны блага наши на земле: «выступить в двадцать четыре часа!» Магические слова!..» ^{33}