Арнольдов был холост, жил с матерью. Ходили смутные слухи о том, что женщины вообще его не интересуют и по вполне понятным причинам, но, что называется, свечу никто не держал и доказать ничего не мог. Скорее всего, вызывала раздражение, с одной стороны, его устроенность в жизни, с другой же — тот «отказ» от собственной эмигрантской природы, который усматривали в членстве во Французском клубе и поклонении иностранным модам, привычкам, пристрастию к определенным напиткам и пище.
Казалось бы, кому какое дело? Но эмигрантское сообщество жестоко, оно в массе своей не прощало благополучия, видя в нем продажность, умение подладиться к чужим принципам жизни.
Именно эти чувства в Шанхае в 1930-х годах раздирали эмигрантское сообщество, внося в него еще больший раздор и противоречия. На те социальные Расслоения, которые отнюдь не исчезли в людях, принужденных приспосабливаться к жизни в чужой стране, наслаивались новые, уже этой реальностью рожденные: юо как сумел устроиться? Кто как сумел зацепиться?.. Да, зависть, ненависть, озлобленность тоже были частью жизни «русского» Китая.
Город дневной, город ночной — Шанхай был многоликим…
Лариса Андерсен, поэтесса, о которой говорилось в предыдущей главе, писала стихи отнюдь не для заработка — пожалуй, ни в какие времена поэтическим творчеством нельзя было заработать свой хлеб. Особенно — горьковатый эмигрантский хлеб. Но Андерсен была прекрасной танцовщицей, и в некоторых ночных клубах Шанхая она являлась «гвоздем программы» — по воспоминаниям Наталии Ильиной, Андерсен была «красивая, гибкая, синеглазая женщина», сама о себе сказавшая:
Я прохожу по длинной галерее.
Вдоль стен стоят большие зеркала.
Я не смотрю… Иду… Иду скорее…
Но нет конца зиянию стекла.
Я, всюду я. Назойливая свита!
Рабы. Рефлексы. Тени бытия…
Беспрекословной преданностью слиты
С моей судьбою. Так же, как и я.
Одна, как яблоня, в покрове белом…
Да, яблоня… Так кто-то звал меня…
Другая изогнулась нежным телом,
Просвеченным сиянием огня…
Но кто же я?
Вон та, иль та, иль эта,
Сомкнувшие вокруг меня кольцо?
Из глубины зеркальной, как с портрета,
В лицо мне смотрит мертвое лицо.
В середине 1960-х годов на острове Таити побывал Евгений Евтушенко и познакомился там с Ларисой Андерсен. Она жила с мужем-французом, стихи писать давно перестала, но ничего не забыла за десятилетия богатой на события жизни — ни русского родного языка, ни русских стихов, ни людей, с которыми сводила ее судьба.
И продолжала тосковать о своем навеки потерянном рае так, словно утратила его лишь вчера…
Как уже говорилось, в 1936 году в Шанхае обосновался знаменитый джаз Олега Лундстрема, «Харбинская девятка», как называли эту группу. Первое выступление биг-бэнда состоялось в одном из лучших боллрумов города — «Мажестик» на Бабблинг Велл Роуд. Это был большой танцевальный зал со специальным полом, зеркальными стенами и балконом, на котором можно было в перерыве между танцами вдохнуть свежий воздух, покурить или выпить коктейль…
Олег Лундстрем в уже цитированном интервью рассказывал и о том, что представляли из себя болл-румы и обслуживающие их русские: «Многие из тех, кто приезжал в Шанхай (центр развлечений на Дальнем Востоке), думали, что работают там девочки легкого поведения. Ничего подобного. В кинотеатрах русские девчонки с фонариками разводили по местам опоздавших — никто к ним не приставал. Это не были девицы легкого поведения.
То же самое касается так называемых «дансинг-герлз», которые работали на танцах партнершами. Большая часть шанхайских боллрумов была заполнена русскими девушками. Шанхайские боллрумы в корне отличались от тех, что сейчас принято называть увеселительными заведениями. Они существовали отдельно от ресторанов и казино. Туда приходили не есть-пить, а именно танцевать. В перерывах подавались исключительно прохладительные напитки. Большинство клубов были общедоступными, но некоторые считались элитарными. В них были специально отполированные до зеркального блеска полы на мощных пружинах. В роскошный «Парамаут» не пускали посетителей, одетых «не по форме»: мужчине полагался смокинг либо фрак, женщине — длинное вечернее платье. Дамы появлялись в сопровождении кавалеров. Что касается мужчин, они могли прийти и без дамы и партнершу для танцев могли выбрать в зале среди «данс-герлз» — девушек приятной наружности. Кстати, многие из русских девушек имели образование, с ними можно было приятно побеседовать. Купив на входе билетик, одинокий мужчина приглашал на танец понравившуюся ему девушку и вручал ей билетик. За вечер у профессиональной партнерши набиралось до двух десятков таких билетиков — по одному за каждый танец. Это был тяжелый заработок. Каждый вечер после работы девушки отчитывались перед хозяином болл-рума, получая зарплату в зависимости от интенсивности работы. Кстати, в подобных заработках, популярных в ту пору у шанхайских студенток, не было никакой двусмысленности. Зная о строгих правилах танцклубов, мужчины держали себя в рамках приличий…