Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года

Говорят, что беда не приходит одна. 11 апреля 1811 года не стало и Аркадия Суворова. Казалось бы, совсем недавно друзья в письмах «перемывали кости» своего нерадивого приятеля, в шутку собираясь с ним расправиться: «Что тебе сказать о Бижу? Так же глуп, так же несносен, как и прежде; часто с Шаховским мы жалеем, что не живем в Италии, где за несколько копеек добродушный итальянец с помощию стилета избавит тебя от скучного урода. Вообрази, что мы не видали Бижу целую весну: занесся в чистые поля, да там и пропал. Пожалуйста, напиши к нему, что у вас много дичины; может, он к вам и поедет; а ты постарайся столкнуть его в Казбек: сим ты заслужишь бессмертие» ^{39}. Могли ли Воронцов и Марин предвидеть, что злой рок уже подстерегал «Бижу». И эта потеря также оказалась «не боевой». Сын великого русского полководца погиб так же бесшабашно и лихо, как и жил, не дотянув, как и Арсеньев, до 30-летнего возраста. «Этот молодой герой, полный надежд, всеми любимый, переезжая (несмотря на убеждения в невозможности переезда), по привычному бесстрашию, в коляске с генерал-майором Удомом, Рымник (ничтожный ручей, но тогда надувшийся от наводнения) был опрокинут и увлечен быстриною. Удом был спасен, а Суворов отыскан уже трупом в той же реке, коей славное название Рымникского он наследовал от отца в память бессмертной победы. Горесть армии была общая <…>» ^{40}. Среди офицеров ходили слухи, что сын генералиссимуса погиб, пытаясь спасти своего пьяного кучера, опрокинувшего в реку карету. Кучера «Бижу» спас, а сам не выплыл…

Жизнь тем временем шла своим чередом. Граф Воронцов, воюя с Турцией, «ходил за Дунай», во главе Нарвского пехотного полка взял штурмом крепость Базарджик, осаждал крепость Варну, сражался под Шумлой с великим визирем Юсуфом-пашой и в 1810 году в 28 лет был произведен в генералы. Его друг Марин с головой погрузился в милые его сердцу литературные интересы. В Северной столице он вместе с известными деятелями русской культуры — Г. Р. Державиным, А. Н. Олениным, И. А. Крыловым, А. А. Шаховским, К. Н. Батюшковым стал издавать «Драматический вестник». 14 марта 1811 года на торжественном открытии «Беседы любителей русского слова» Марин был торжественно принят в члены этого общества. Он обрел привычный комфорт среди единомышленников и собратьев по перу, в обстановке вдохновения и творчества, но… на берегах Дуная лучший друг генерал-майор граф Воронцов по-прежнему распечатывал письма, содержащие знакомые упреки: «Пожалуйста, пиши ко мне, мой добрый Костуй. Недавно я перечитывал твои письма из Грузии и нашел, что в теперешних мало свежести. Может быть, тебе и некогда писать много; но все можно сказать слова два-три; хоть делай мне поручения и докажи, что ты меня все помнишь» ^{41}.

Но вот грянул 1812 год, и друзья снова вместе. Воронцов — начальник 2-й сводно-гренадерской дивизии во 2-й Западной армии князя П. И. Багратиона, в Главную квартиру которого полковник Марин получил назначение дежурным генералом, хотя здоровье подводило его все чаще, а пуля, оставшаяся в груди со времен Аустерлицкой катастрофы, давала о себе знать все сильнее. Марин выполнял «черную, незаметную работу» при штабе, не щадя последних сил, заботился о снабжении армии. «Костуй» сражался во главе дивизии под Миром, Романовом, Салтановкой, Смоленском. В битве при Бородине он геройски оборонял Семеновские флеши, где, отбивая яростные атаки неприятеля, на глазах у Воронцова полегла почти вся его дивизия, а сам «Костуй», тяжело раненный в ногу, был увековечен В. А. Жуковским как символ доблести и чести русского воинства в 1812 году:

Наш твердый Воронцов, хвала!О други, сколь смутиласьВся рать славян, когда стрелаВ бесстрашного вонзилась,

Когда полмертв, окровавлен,С потухшими очами,Он на щите был изнесенЗа ратный строй друзьями.

Смотрите… язвой роковойК постели пригвожденный,Он страждет, братскою толпойУвечных окруженный.

Ему возглавье бранный щит;Незыблемый в мученье,он с ясным взором говорит:«Друзья, бедам презренье!»