Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

Всё на острове началось именно отсюда, с этого перешейка между двумя водными стихиями — морем и озером, которым никогда не сойтись, как никогда не пересилят незамерзающие ключи-студенцы дыхания Белого моря, а приливы и отливы никогда не доберутся до колодцев с питьевой водой и прорубленных зимой во льду озера иорданей, приспособленных для полоскания в них белья.

Белая ночь безветренна, и белье неподвижно висит на веревках, протянутых от дома к дому.

В марте 2014 года все было по-другому, когда не затихающий ни на минуту ветер трещал развевающимися вдоль дворов простынями и пододеяльниками, гремел ржавыми железными листами крыш, отслоившимися от деревянной обрешетки, гудел перекатывающимся под его порывами лесом. Особенно с горы Секирной было хорошо видно волнение этого заснеженного пространства, затина, скованного со всех сторон льдом.

Хотя днем, когда солнце иногда все же выбирается из-за несущихся облаков и тепло на какое-то время завораживает, дает возможность передохнуть, если успел спрятаться от воздушного возмущения за камнями, среди сваленных бревен или в снежной норе, припай начинает постепенно подтаивать. Густая с ледяной крошкой каша тут же и принимается чавкать под ногами, чернеет мгновенно от малейшего прикосновения, и уже неизвестно, насколько крепок лед, потому как он оттаял ото дна, начал трещать и лопаться по воле луны и солнца.

За островом Бабья луда море открылось, и по нему проплывают словно развороченные взрывом льдины, переворачиваются, выпуская с характерным шипением на поверхность целые россыпи пузырей.

У подножия Секирной горы тихо, а на вершине ураган.

Белье во дворах вздувается, бьется в окна, и снять его с веревок — это целая комиссия, ведь оно накидывается в первую очередь на лицо, а уж потом пеленает руки и колом валится к ногам.

Так и стоит на земле — промерзшее, пахнущее солью и снегом.

Его заносят в дом, где оно вскоре оттаивает, и кажется, что у него, у простыни, например, подкосились ноги. Простыня оседает на пол, ее подхватывают, складывают, но до поры не убирают в шкаф, а кладут рядом с печной стеной, чтобы она высохла окончательно.

Летом 1997 года я провел на острове всего лишь три дня, хотя вернее было бы сказать, трое суток, потому что белые ночи окончательно стерли грань между темным и светлым временем, между солнцем и луной.

Лишь обязательная протопка печи служила своего рода мерилом того, что наступила ночь; в остальном же все было подчинено Соловецкому закону, по которому остров жил веками.

Удар колокола, что висел перед входом в Филипповскую церковь, к которой примыкала наша гостиница, точнее сказать, Святительский корпус, приглашал к ранней.

Утренняя тишина сразу же оживала, начинала полниться шепотами, шагами, приглушенными благословениями, но на сей раз уже не воображаемыми, как это было ночью, но совершенно живыми, естественными для действующей обители.

Наместник Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря игумен Иосиф приехал на остров в 1992 году. До этого, в конце 80-х, он восстанавливал Оптину и Толгский монастырь под Ярославлем.

В те же годы в числе добровольцев в Оптиной пустыни работал и я. И вот, спустя годы, встретились на острове, будучи знакомыми, разумеется, заочно. Но в то время эти пути были исхожены многими, и потому, приехав, например, на Соловки или в Оптину, в Кириллов или на Спас-Каменный, что на Кубенском озере, можно было встретить знакомых людей, увидеть знакомые лица.

В Оптиной Введенской пустыни Иосиф пробыл недолго, оставив при этом у паломников и трудников по себе приятные воспоминания — деловит, обстоятелен, строг в меру.

Однако, оказавшись на Соловках, что и понятно, столкнулся с такими трудностями, о которых на материке и подумать было невозможно.

То, что пришлось увидеть на острове в 1997 году, уже не шло ни в какое сравнение с тем, что увидели духовник обители игумен Герман и настоятель игумен Иосиф на острове в начале 90-х: полузатонувший, полуразрушенный ковчег посреди Белого моря

Петр Михайлович Леонов вспоминал: «...А потом все вместе пошли в храм. Службы тогда совершались еще в домовой церкви, расположенной на втором этаже монастырской постройки у Никольских ворот в Северном дворике. На первом этаже, прямо под церковью, бойко работал магазин РайПО, в котором продавали не только хлеб и продукты, но и спиртное, и курево. Представляете, дьякон ладаном в храме кадит, а под ним пьяный мужик вонючей “Примой” чадит... Слава Богу, что все это позади. После долгой церковной службы (отец Герман всегда служил не спеша, без оглядки на наш бешеный век, так, как, наверное, служили на Соловках во времена Преподобных) мы в благостном состоянии возвращались домой».

От Никольских ворот дорога ведет в Филиппову пустынь и на Муксалму.

Туда и отправился на второй день своего пребывания на острове.

После аэродрома вполне сносная гравийка пошла направо.