Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

«…Мы готовы продолжать работать, но при других обстоятельствах: улучшении питания и более человеческом отношении со стороны директора. Безобразным мы считаем мероприятия, принятые т. Хохловым и т. Стоновой против опозданий на линейку и получения плохих отметок: лишение сахара и второго за обедом, завтрака и ужина»^[659].

Сообщение ребят подтверждает письмо, отправленное Э. Годинер на имя А. Фадеева. Это сообщение матери, оказавшейся в безвыходном положении, к тому же потерявшей дочь. Она осталась одна с шестилетней дочерью: от мужа уже два года не было никаких сведений, девятнадцатилетний сын был на фронте, а другая дочь умерла. Мать винила в смерти дочери администрацию интерната: «Несмотря на неоднократные мои заявления, что дочь после скарлатины часто болела воспалением почек, что работа в колхозе может плохо повлиять на ее здоровье, да еще жуткое материальное положение, которое ей не дает возможности дополнительно питаться, кроме колхозной столовой, она все-же в июле… была отправлена в колхоз, где и заболела кишечным расстройством и вынуждена была питаться черным хлебом и горохом. На мое заявление Хохлову Я. Ф., что я работаю на военном заводе с 7 ч. утра… до 7 час. вечера и без дочери мне очень трудно обойтись да она еще может заболеть при таких условиях, Хохлов Я. Ф. мне ответил: „заболеет, умрет, похороним“». Уже после возвращения больной девушки из колхоза ее опять заставляли работать на огороде по 14 часов.

Разгневанная мать заключает: «Вообще в интернате Литфонда в г. Чистополе таков порядок, дети, чьи отцы погибли, работают как лошади, а дети, у которых папаши и мамаши рядом, живут в интернате как в доме отдыха»^[660]

.

К этому же году относится письмо К. Лашкевич В. Ставскому. Она описывает ситуацию, в которой оказалась со своим тринадцатилетним сыном^[661]. Мальчик был исключен из лагеря за самовольный отъезд. Но не исключение из лагеря возмутило мать, а то, что Литфонд отказался вернуть ему хлебный и продовольственный паек. Она не соглашалась с обвинением в том, что поощряет недисциплинированность сына, и утверждала, что проступок ребенка осудила вместе с мужем. По ее мнению, следовало все же восстановить сына в лагере или хотя бы вернуть его паек, так как в условиях войны отсутствие пайка может нанести непоправимый вред здоровью ребенка. Причины проступка своего сына мать видела в плохой организации досуга старших детей, недостатках организации питания из-за временных трудностей с транспортом и в том, что не был налажен сбор грибов и ягод детьми.

В докладной записке ЦК ВЛКСМ в СНК СССР сообщалось: «В детском помещении станицы Убоженской Успенского района обнаружено следующее: помещения, в которых живут дети, не отапливались, в комнатах грязно, стекла в окнах побиты, печи неисправны, температура в комнатах 10 градусов холода; в рукомойниках вода замерзла, дети не умывались, грязные; в период сильных морозов дети сжигали в печах пальто, одеяла, книги, простыни и другие вещи… 50 воспитанников не имели обуви, не посещали школы, а некоторые из них вынуждены были ходить по снегу босиком; у 46 детей комиссией было установлено обмораживание ног. Дети часто оказывались без хлеба; некоторых из них избивал директор детдома…»^[662] Видно, что в литфондовских интернатах дети все же находились куда в лучших условиях. Тем более, если учесть, что все описанные в записке ЦК ВЛКСМ ужасы творились… еще до войны, зимой 1940/41 года.

Несмотря на конфликтные ситуации, воспитанники интерната в Чистополе не сомневались в том, что администрация заботилась о них. Так, Ю. Томашевский вспоминает: «Нет, я абсолютно уверен, что как директор, так и все остальные из обслуживающего персонала интерната, грамма себе не взяли из нашего рта. Более того, уверен, что они делали все возможное, чтобы мы были сытыми и здоровыми»^[663]

.

В 1944 году проблема снабжения детских учреждений оставалась по-прежнему острой. Ответственный секретарь Правления Союза писателей Д. Поликарпов сообщал заместителю председателя СНК А. Микояну: «…Очень плохо обеспечен одеждой и бельем детский лагерь ленинградских писателей в деревне Черная Молотовской области (200 детей), детский сад московских писателей на 120 детей (в основном детей писателей-фронтовиков), а также организованный Литфондом СССР детский интернат в Голицыне на 30 человек круглых сирот. Особенно остро нуждаются дети в обуви и галошах и личном белье»^[664]. 26 апреля 1944 года Поликарпов повторил просьбу об улучшении снабжения детей писателей обувью, одеждой, бельем и постельными принадлежностями^[665].