Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

Во время войны писатели не изменяли своей прочно укоренившейся привычке в любых жизненных обстоятельствах обращаться в ССП. В дневнике дежурств 25 ноября 1942 года сделана запись: «Около 8 часов позвонила Торкина о том, что член союза Роза Абрамовна Розенталь разбила на улице себе руку, находится в ПНП. Пункт неотложной помощи не может предоставить транспорта, чтобы доставить пострадавшую в институт Склифосовского. Требуется в этом отношении помощь союза»^[496]. Сохранилась запись Д. Бродского о другом эпизоде, случившемся 5 марта 1943 года: «В 3 30 ночи был разбужен т. Сергеевой (дежурила в 4 комнате), которая позвала меня к телефону. Оказалось, что А. Первенцев еще в 12 ч. ночи стучался в дверь, сообщая, что его, якобы, ограбили, и просил, чтобы ему помогли дежурные. Об этом сторожиха весьма путано сообщила дежурившим т. Митрофанову, Дружинину. Я об этом осведомлен не был, так как прилег отдохнуть. Первенцев обрушился на меня, отчаянно ругаясь, кричал, что мы все поступили не по-товарищески, что должны были немедленно прийти ему на помощь и т. д…

В 4 ч. ночи к Первенцеву на квартиру отправился Митрофанов и ему досталось от свирепого хозяина!»^[497] Кому-то явно не понравилось поведение Д. Бродского в данной ситуации: на листе появилась язвительная приписка печатными буквами: «Очаровательная наивность», а внизу эпиграмма, написанная той же рукой:

Что ж не понятно? Скажем честно;что Бродский — трус, — давно известно.

В помещении Правления Союза писателей в военное время проводилось медицинское переосвидетельствование литераторов. Есть об этом запись от 19 декабря 1942 года: «Был представитель от военного комиссариата, осматривал помещение для военной комиссии по переосвидетельствованию писателей. Просил приготовить коврик, умывальник, полотенце, мыло»^[498].

Для писателей дни, проведенные на дежурстве в Правлении, считались потерянными. Особенно тяготила тоска, когда по какой-либо причине не работал телефон. Например, случилось подобное 25 апреля 1943 года: «Все подвластные мне телефоны не работают — испорчены. Я совершенно отрезан от внешнего мира. Дежурство теряет почти всякий смысл»^[499].

Чувство оторванности от мира усиливало отсутствие в помещении Правления радиоприемника. Казалось бы, часы тишины и покоя литераторы должны были использовать для творчества или чтения, но не тут-то было. В комнате дежурных была только одна тусклая лампочка, писать и читать при свете которой было невозможно.

Помещение было грязным, повсюду стояли консервные банки, наполненные окурками, а в воздухе клубился махорочный дым. В комнате стоял письменный стол с телефоном, графин с водой и стаканом, были также стулья и старый узкий диван — вот и вся обстановка, в которой литераторы проводили свое дежурство. З. Рихтер записал 5 апреля 1942 года: «Помещение правления союза не проветривается, всюду окурки, настольной лампы нет — работать невозможно»^[500].

Другой, оставшийся неизвестным, дежурный 11 июня 1942 года просил выделить пепельницы, телефонную книжку, еще один графин с водой и к нему стаканы и полоскательницу, а также радио^[501]. Была и такая запись: «Надо бы принести подушку. В ночи, когда нет тревоги, можешь отдыхать, можешь читать… Второй год как дежурим и просим о подушке. Неужели это так сложно?»^[502] При этом обращает внимание то, что сами дежурившие ничего не хотели сделать для улучшения своего положения. Они лишь писали, просили, жаловались, но приложить к чему-либо руки — убрать за собой окурки и грязь, принести лишний стакан для воды — было, очевидно, ниже их достоинства.

Условия дежурства породили у Д. Бродского целый «поэтический цикл». 8 ноября 1943 года он поместил в служебном дневнике такие строки:

Дежурство окончив к шести,Домой ухожу поскорее, —Я за ночь продрог до кости,Клопы, — Саваоф им прости, —Как псы искусали еврея^[503].

Была и такая запись:Разбитый, полный мизантропии,Плетусь, подобно старой кляче —Тому причиной — многоклопиеИ холод — пуще, чем собачий…^[504]

Творческое вдохновение посетило его и во время другого дежурства:

Я отбываю без потерьИ выспавшись весьма усердно —Меня в ночи какой-то зверьКусал весьма немилосердно^[505].

В помещении Правления останавливались приехавшие в Москву литераторы. Вот запись неизвестного автора от 30 октября 1943 года: «В 2 часа ночи приехал из Гомеля писатель фронтовик Кулешов и просился переночевать, так как не может пройти по городу без прописки. Дано разрешение»^[506].