Повседневная жизнь советского крестьянства периода позднего сталинизма.1945–1953 гг.

Освобождение отечественной науки от диктата партийно-бюрократической номенклатуры в результате общественно-политических преобразований конца 80-х – начала 90-х годов ХХ в. позволило исследователям восстановить объективную картину развития советского общества и колхозного крестьянства в послевоенное время. Утверждение плюралистических ценностей в научной сфере позволило ученым самостоятельно определять методологические принципы и источниковедческую базу исследования. В современной российской историографии послевоенной колхозной деревни магистральной парадигмой выступают теория модернизации и цивилизационный подход. Модернизация понимается как движение общества от традиционности к современности. Современность исследователями осознается как развитие промышленности и научных технологий, рационального познания, рост уровня и продолжительности жизни населения, формирование глобальных рынков, дифференциация социальных ролей, рост социальной мобильности, изменение социально-классовой структуры общества, секуляризация сознания и утверждение светского государства, широкое внедрение образцов массовой культуры в пространство повседневной жизни, открытость власти и участие населения в формировании властных институтов и т. д.[67] Содержательная неопределенность понятия «модернизация», по мнению С. Каспэ, требует дополнительной фиксации смысловых рамок, в которых этот термин сохраняет принадлежность к научному дискурсу

[68]. Такие исследователи, как А. Абдель-Малек, Ш.Н. Айзенштадт, Р. Бендикс, Н. Глейзер, Г. Мюрдаль, А. Турен, основным в процессе модернизации рассматривают социокультурный аспект, который характеризует взаимодействие модернизационных сдвигов с традиционными культурными и ментальными стереотипами, определяет ее ход и последствия. Современное общество, основанное на совершенствовании науки и технологий, по мнению Э. Геллнера, способно обеспечить достойный жизненный уровень населения, а реставрация аграрного общества обрекает подавляющее большинство человечества на голодную смерть, в данном ключе модернизация выступает безусловным благом[69]

. На ошибочность представлений о модернизации как о нивелировании традиционных ценностей и поведенческих стереотипов по стандартам западноевропейской цивилизации указывает Р. Бендикс. Он полагает, что традиции продолжают определять ход развития индустриальных обществ[70]. Таким образом, сталинская модернизация, ставившая перед собой задачу индустриального преобразования экономики, опиралась на традиционные властные механизмы и традиции взаимоотношения власти и общества. Модернизация любых не западных обществ является вторичной и «догоняющей». Как отмечает В.Г. Федотова, именно осознание властными элитами своей отсталости, которая выявляется в сравнении с западным миром, вынуждает власти разрабатывать механизмы перехода к современности. На этом пути возникает угроза утраты традиционной национальной культуры, происходит усиление социального неравенства, распад устаревших механизмов поддержания социального порядка, при невозможности внедрения новых

[71]. Модернизация затрагивает не только сферу экономического производства и властные механизмы, но и «глубочайшие пласты человеческого бытия», подвергая эрозии традиционные ценности, моральные нормы, вопросы жизни, продолжения рода и т. д.[72]

Таким образом, осуществляется демографическая модернизация в форме «демографического перехода» – высокая смертность и высокая рождаемость сменяются низкой смертностью и низкой рождаемостью. В Советской России демографическая модернизация – как и все другие виды отечественной модернизации – оказалась консервативной. Особенность ее выразилась в быстрых технических переменах за счет «консервирования многих основополагающих звеньев традиционалистского социального устройства»[73]. Созданная в советское время экономическая и политическая система с ее консервативно-революционной стратегией развития определила ограниченный характер и незавершенность советской модернизации. Да и значительная часть общества была не готова к восприятию модернизационных перемен и внутренне сопротивлялась им[74].