Повседневная жизнь средневековой Москвы

Мейербергу вторит его современник голландец Я. Стрейс: «Они рабы во природе и рождены для рабства, они весьма редко работают добровольно и без принуждения; их всегда принуждают к тому побоями. Они так привыкли к своему рабству, что, получив свободу после смерти своего господина или по доброте его, сами себя продают в рабство… Их скверно кормят, что способствует распространению воровства. Также часто происходят убийства, и каждый, кто боится потерпеть убыток или потерять что-либо, должен быть настороже. Несмотря на суровые наказания за небольшие кражи, холопы торговцев табаком и водкой не удерживаются от них»^{322}.

По-видимому, в этих сообщениях есть зерно истины. Не случайно во время голода при Борисе Годунове разбойничьи шайки, состоявшие из бывших боярских холопов, терроризировали почти весь Московский уезд.

Выходили на ночную улицу или на большую дорогу с кистенем и ножом боевые холопы — военные слуги дворян, обученные обращению с оружием. Окольничий И. А. Желябужский сообщает в своих записках: «Ноября в 20 день (1697 года. — С. Ш.) покрали на Москве дьяка Казанского приказа Григорья Кузьмина, и после того на третий день явились разбойники, дворовые люди Кирюшка Шамшин с братом, также и иных всяких разных чинов, и пытаны, и в разбое винились, и повешены»^{323}

. Таким образом, ядро разбойной шайки составляли два брата-холопа, к которым примыкали выходцы из других социальных слоев. Случалось, что такие шайки создавали и сами господа. Так, в 1688 году были пойманы на разбое стольник князь Яков Иванович Лобанов-Ростовский и дворянин Иван Микулин с сообщниками. За разбой и убийство двух царских крестьян князь был бит кнутом, а его холопа-калмыка и казначея повесили^{324}.

Этот случай был не единичным. Вплоть до XIX века помещики, особенно в провинции, сколотив шайки из дворовых, грабили и убивали на дорогах и в соседних имениях. Одна из таких историй вдохновила А.С. Пушкина на создание «Дубровского». Но всё же в большинстве случаев господа были непричастны к преступлениям, совершавшимся их холопами. Соборное уложение особо оговаривает такие случаи: «А будет такое убийственое дело учинят чьи люди или крестьяне без ведома бояр своих, и их за такое дело самих казнити смертию безо всякие пощады»^{325}

.

Из-за плохой сохранности архива Земского приказа, ведавшего борьбой с преступностью в Москве, подробности криминальной жизни «стольного града» приходится выуживать из самых разнообразных документов. Например, из прошения игуменьи Алексеевского монастыря Олимпиады, поданного в 1712 году, явствует, что одна из разбойничьих шаек обосновалась неподалеку от святой обители. Игуменья просила пристроить монастырскую ограду непосредственно к стене Белого города, поскольку «за монастырскою их оградою меж городовой стены у Алексеевской башни от воровских людей бывает грабеж и в монастыре их из того глухого проезду крадут»^{326}. Видимо, тогда же «лихие люди» обосновались под «девятой клеткой» Всехсвятского Каменного моста, находившегося по соседству

В XVII—XVIII веках эта местность являлась окраиной города, хотя и не очень удаленной, а окраины во все времена были наиболее опасны для

припозднившихся прохожих, о чем в 1643 году один из дворцовых служителей, «Потешныя палаты Федка Завалской», даже решился, хотя и не напрямую, напомнить царю. 28 ноября он подал челобитную: «В прошлом, государь, 149 году (7149-м, то есть 1641/42-м. — С.Ш.) пожаловал ты, государь, меня, холопа своего, отписным опальным двориком за Белым городом в Псарях; и мне, холопу твоему, к твоему государеву делу оттуды ходить в вечеру поздно нельзе», — вслед за чем следовала просьба разрешить продать этот двор и купить новый, в Белом городе «для поспешения к твоему государеву делу». Вероятно, стремление получить двор в Белом городе было связано вовсе не со стремлением Завальского побыстрее добираться на государеву службу, а с тем, что он опасался за свою жизнь, отправляясь вечером со службы домой. Царь снизошел до его просьбы — разрешил продать двор и купить новый^{327}.

Если разбои и убийства, как свидетельствуют иностранные путешественники, совершались в основном в ночное время, то «татьба» (воровство) не стеснялась белого дня. Документы свидетельствуют, что в средневековой Москве промышляли карманники-виртуозы, которых не смущали ни множество людей, ни благочестивые поводы для народных собраний. 1 октября 1692 года, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, воры умудрились на Красной площади обокрасть подьячих Василия Юдина и Романа Артемьева, наблюдавших за порядком во время крестного хода, стащив у обоих весьма примечательные предметы — наборы из ножа и вилки, крепившиеся к поясу. Позднее Юдин так описывал пропажу: «Черенки разукрашены финифтью лазоревою. По финифти серебром положены жуки серебреные да вызолоченные». Стоила такая вещица аж пять рублей.