Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII

Мадам де Рамбуйе выбрала для себя в дальнем конце этого этажа апартаменты, состоявшие из прихожей, спальни, молельни и парадного зала, нареченного «Голубой комнатой»[135]

. С юности здоровье милой дамы было весьма хрупким, и эта приобретенная слабость, в сочетании с природной томностью и некоторой вялостью, вынуждала ее искать способные поднять дух и укрепить тело лекарствами веселья и развлечений. Именно с целью заполучить такие целебные средства морального порядка, она приглашала в свой особняк дам и кавалеров из тех, в ком разглядела, бывая при Дворе, ум, тонкость и любезность. Она как никто умела оживлять и разнообразить беседу без привнесения в нее чисто внешней и преувеличенной стыдливости, она окутывала гостей паутиной слов и погружала их в атмосферу куртуазной любезности, которую умела создавать как никто другой. Вскоре сложился кружок, вернее было бы сказать – круг друзей дома, потому что они были весьма многочисленны, хотя и тщательно отобраны, и среди наиболее приближенных выделялись такие изысканные натуры, как герцог де Бельгард; герцог де Ла Тремуй; герцог де Лианкур; маршал де Бассомпьер; вице-адмирал и маршал де Сен-Люк; герцог д'Аллюэн, господин де Шомбер, тоже маршал Франции; еще один маршал – де Сен-Жеран; целая компания графов – д'Омон, де Мор, д'Этлан; кардинал де Ла Валетт; епископ Коспо; сьер де Шеври и де Ла Гранж, председатель счетной палаты и генеральный контролер финансов; барон де Виньнёв; Анри Арно; Робер Арно д'Андийи; принцессы де Конде, де Конти, де Гемене; маркизы де Сабле, де Клермон и д'Антраг; графини де Море, дю Фаржи и так далее… Входили в число «избранных» и такие знатные иноземцы, как шевалье Марен и герцог Бекингем. Мало-помалу репутация хозяйки салона росла вместе с репутацией ее особняка как места, где собираются сливки общества, и получить от госпожи де Рамбуйе приглашение посетить ее со временем стало для дам и господ высшего общества примерно тем же, что сдать экзамен на чин, поэтому придворные страстно добивались этой чести.

Как раз в этот наиболее аристократический период организации своих приемов

маркиза и закончила отличавшийся тонким художественным вкусом декор Голубой комнаты. Потолок и стены приобрели лазурный оттенок, с карнизов свисали гобелены с имитирующим сине-золотую парчу фоном, по которому были рассыпаны дивной красоты алые и белые узоры. Гобелены чередовались с картинами на мифологические и религиозные сюжеты и с пейзажами. Великолепный паркет был покрыт роскошным турецким ковром. Посреди, под легким газовым балдахином, возвышалась кровать с занавесками и покрывалом из брюггского атласа, расшитыми золотой нитью и окаймленные серебряным позументом. Обычно хозяйка принимала гостей полулежа под пологом, гости же рассаживались на расставленных вокруг ложа стульях, приспособленных под сиденья для дам в юбках с фижмами, и табуретах. Чехлы как на стульях, так и на табуретах, были сшиты из темно-красного бархата и украшены серебряной бахромой. В углу, на столе черного дерева, стоял огромный серебряный канделябр с пятнадцатью разветвлениями, в каждое из которых была заботливо вставлена ароматизированная свеча. По всему салону были размещены круглые столики об одной ножке и другие – с ножками, выгнутыми по моде, тут и там стояли отделанные эмалью или маркетри шкафчики с отделениями для драгоценного китайского фарфора – прозрачного на просвет, алебастровых или лазуритовых статуэток. Бронзовая корзинка и хрустальные вазы со свежими цветами украшали каминную полку. На книжных полках с витыми колонками стояли переплетенные в сафьян томики, а завершающим штрихом изысканной меблировки были – редкость в ту пору! – стенные часы. Голубая комната, судя по описаниям, могла бы служить образцом парадного помещения, где роскошь не противоречила здравому смыслу, вкусу и чувству меры.

Ни на единую минуту в течение долгих-долгих лет в голову маркизы не забредала шальная мысль о том, чтобы позволить проникнуть в салон кому-то из внешнего, чуждого ей мира буржуазии, хотя там наверняка нашлись бы люди, способные куда лучше, чем ее друзья-придворные, снабдить ее пряной духовной пищей, которая была ей так необходима для выживания. Но она не терпела толпы, она до дрожи боялась какой бы то ни было вульгарности. Дочь и жена дипломатов, она предпочитала сдержанную, только чуть-чуть присоленную и приперченную беседу, исходящую из уст говорящего и доносившуюся до ушей слушающего в виде нежного шепотка.