Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

В судебно-следственных материалах, сложившихся в результате доносительской деятельности Ивана Каина, описан один эпизод, который показывает, как эти выходцы из крестьян вовлекались в преступную деятельность. В числе задержанных памятной ночью в притоне Андрея Федулова в Зарядье оказался семнадцатилетний крестьянин Максим Тимофеев сын Лылов, который не повинился ни в каких преступлениях и которого не оговорил ни один из задержанных преступников. На допросе в Сыскном приказе он показал, что его отец Тимофей Тимофеев сын Лылов был монастырским крестьянином, а жили они в Москве, кормились «сапожным мастерством». Максим работал в Кожевниках у купецкого человека Григория Федорова сына Волкова «с пашпортом», делал с прочими работными людьми «подрядныя сапоги». Каким же образом он оказался в притоне «мошенников»? Сперва Лылов познакомился с женой хозяина, портнихой Пелагеей Никитиной, которая «строчила на него подрядные сапожные голянищи», а та свела его с самим содержателем притона. Видимо, к моменту ареста Лылов был уже хорошим знакомым Андрея Федулова и нередким его посетителем. Когда 28 декабря 1741 года они повстречались в Зарядье, «Андрей Федулов звал ево, Лылова, к себе в гости и он, Лылов, к нему, слепому, в гости и пошел и, напився пьян, у него, слепова, лег спать» [288]

. Можно предположить, что таким образом происходило знакомство многих молодых отхожих крестьян с «мошенниками» и их постепенное вовлечение в преступную деятельность.

После того как Иван Метла в декабре 1739 года был в Московской губернской канцелярии наказан за «мошенничество» и отдан обратно на мануфактуру Андрея Еремеева, его имя встречается только в судебно-следственных материалах 1741–1742 годов. Каин, явившись в Сыскной приказ с повинной, записал Метлу в число тридцати трех своих товарищей-«мошенников». Беглый солдат Алексей Соловьев, составляя в декабре 1741 года свой список московских воров, также не забыл включить в него Ивана Метлу. В марте 1742 года тот предстал перед судьями Сыскного приказа. К сожалению, самого дела обнаружить не удалось, зато есть решительный протокол от 13 апреля 1742 года, в котором Иван Метла назван «вотчины Троицы-Сергиева монастыря Дмитровского уезду села Рожествина крестьянином, которой имеется на фабрике Андрея Еремеева». Значит, к моменту ареста он продолжал работать на суконной мануфактуре. В отличие от многих других московских воров, сысканных по показанию Каина, Метла на допросе в «мошенничестве» не признался. В протокол был занесен следующий фрагмент его показаний: «…в прошлом де 741-м году на третьей день Рожества Христова Большого суконного двора ученик Алексей Емелин на Каменном мосту украл у мужика овса четверик ^{33}

, и тот овес оной Емелин продал извощику, взял пять копеек, и те деньги он, Емелин, с ним, Иваном, пропили вместе. А сам в мошенничестве и в других воровствах не винился. А окроме онаго Каина других доказательств никого не имеется». В Сыскном приказе было определено: крестьянина Ивана Метлу «бить плетьми нещадно и по учинении того наказания, взяв с него приводные деньги, из Сыскного приказу свободить, отдать того монастыря стряпчему с роспискою» [289]

.

Метла по сравнению с многими своими дружками легко отделался. Но вскоре он совершил поступок, благодаря которому его имя вновь попало в документы Сыскного приказа. В июне 1742 года он самостоятельно пришел в приказ в нетрезвом виде и учинил там «шумство». При этом дебошир «о себе, какова он чину, и зачем и х кому пришел, не показал». Его под караулом привели к заседавшему в тот день судье Афанасию Сытину. Представ перед судьей, Иван, видимо, быстро протрезвел и вспомнил, зачем же он все-таки явился: «…а в Сыскном приказ он, Иван, пришел к подьячему Степану Климонтову для отдачи ему денег дву гривен за труд ево, понеже он, Иван, держался в повытье протоколиста Петра Донского… по показанию явшагося мошенника Ивана Каина, ибо де он… взят в мошенничестве сего 742 году в Великой пост…а в роспросе он, Иван, не винился, а потом сего ж 742 году до праздника святыя Пасхи из Сыскного приказа за три дни свобожен».

Возмутителя спокойствия в присутствии судьи обыскали, «а по осмотру явилось у него за пазухою кошелек шит по желтому серебром по горнитуру местами, да платок разных шелков новой же, да рублевик манета, да девять пятикопеешников медных». Иван, явно не ожидавший такого развития событий, сильно растерялся и начал врать: кошелек и платок якобы вручил ему его зять, «польской нации» лавочный седелец Еремей Федоров, «для относу к жене своей, а к ево сестре родной Матрене Ермолаевой», а деньги дал взаймы «фабричный» Сергей Ефимов сын Сафринской «для играния ему, Ивану, в карты». Судья Сытин всерьез решил разобраться с Иваном Метлой. Из Сыскного приказа в торговые ряды был послан канцелярист Иван Григоров, который «близ шапошного женского ряду в лавке» нашел торговавшего «конским убором» Еремея Федорова. Тот сказал канцеляристу, что Ивана Метлу «не знает, и ему он не родственник, и кошелька, и платка, и ничего он ему не давал».