Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

В пятницу 17 мая 1745 года в Сыскном приказе решалась его судьба. Члены присутствия, коллежский советник Петр Богданов и коллежский асессор Егор Непеин, в этот день приехали на работу в седьмом часу утра и заслушали пять докладов, в том числе о «суконной фабрики компанейщика Романа Журавлева ученике Иване Метле». Судьи приказали «означенному Метле за убивство жены своей без умыслу учинить наказание бить кнутом и сослать ево в ссылку в Оренбурх на поселение» [298].

Сын иконописца Иван Серков

Одним из самых опытных воров Москвы был Иван Яковлев сын Серков по прозвищу Жегала. В реестре «мошенников», составленном Иваном Каином, его имя стоит на первом месте, что не могло быть случайностью. Когда днем 29 декабря 1741 года Каин с солдатами вышли на Красную площадь, Серков был схвачен, но по дороге в Сыскной приказ ему удалось вырваться и скрыться. На следствии по доносу Каина служащие Сыскного приказа хорошо запомнили имя Ивана Серкова: многие выданные и пойманные Каином воры, давая признательные показания, не забывали упомянуть о Яковлеве. Например, сорокалетний «мошенник» Иван Голый на допросе показал: «…тому ныне з год он, Голой, спознался Большого суконного двора с учеником… Иваном Яковлевым, которой живет в Хлебенной улице своим двором… И оные товарыщи ево с ним, Голым, ходили мошенничать в разных местах» [299]

.

Но впервые арестовать Серкова удалось только летом 1746 года. Тогда Ванька Каин по показанию вора Гаврилы Рыжего поймал целую группу профессиональных преступников, своих былых приятелей. Все они признались в систематическом совершении краж на протяжении многих лет, а также дали подробные автобиографические сведения. Но показания Ивана Серкова наиболее откровенны. На тот момент ему было около пятидесяти восьми лет, и значительная часть его долгой по тогдашним временам жизни, как следует из его же рассказа, была связана с преступным миром и воровской деятельностью. На допросе в Сыскном приказе в августе 1746 года, после длинного перечисления совершённых в недавнее время краж, Иван признался, что с момента побега с Большого суконного двора более десяти лет назад (то есть около 1736 года) он «чинил воровства в торговых банях кражу деньгам и платья… повсядневно, кроме тех дней, в которые бань не топят… А имянно де ему, Серкову, сколько он со означенными товарыщи и один собою в объявленные десять лет в торговых банях чинил кражу деньгам и платья за множеством того воровства своево… показать ему никак невозможно» [300].

Служащим Сыскного приказа нечасто приходилось слышать такие откровенные признания. Наверное, поэтому они занесли в протокол допроса описание внешности Ивана Яковлева, которое предоставляет нам уникальную возможность мысленно нарисовать портрет этого вора: «…а приметами ростом средней, лицеем беловат, продолговат, нос прям, глаза серые, на правом глазу бельмо, на голове волосы светло-русые с сединой, борода и ус седые, окладистая, небольшая»

[301].

Возможно, во времена Ваньки Каина Иван Яковлев сын Серков был самым пожилым, опытным и, наверное, авторитетным вором Москвы. К счастью, обнаружились документы, подтверждающие и значительно дополняющие автобиографические показания: подробные сведения о его отце (десяток документов); две «сказки» 1732 и 1739 годов самого Ивана Яковлева, поданные им во время опроса «фабричных» Большого суконного двора; информация о его дворе и соседях из переписной книги московских дворов 1737 года и др. На основе всех этих материалов выстраивается картина жизни этого колоритного персонажа преступного мира Москвы XVIII века.

Иван Яковлев сын Серков родился в семье иконописца Оружейной палаты Московского Кремля Якова Прохорова между 1685 и 1687 годами: в «сказке» 1732 года он назвался 47-летним, в «сказке» 1739-го указал, что ему 52 года, а в протоколе допроса в 1746-м записано, что ему 58-й год [302].0 его отце известно, что в 1679 году он участвовал в росписи церкви Спаса Нерукотворного образа. Иконописцы в XVII веке делились на две категории — жалованные (находились в штате Оружейной палаты и получали годовое жалованье) и кормовые (получали поденный корм в период выполнения заданий Оружейной палаты). Последние, в зависимости от квалификации, подразделялись на три статьи. Яков Прохоров был отнесен к третьей статье [303].

Он был в числе нескольких десятков иконописцев, в 1670–1680-х годах поселенных в Земляном городе возле Серпуховских ворот. Судебные документы Оружейной палаты показывают, что Яков Прохоров постоянно ссорился с соседями. Так, в октябре 1690 года кормовой иконописец Ивашко Медведев обвинил его в «жены своей в срывном ис хором ево в окошко какошнике жемчужном по цене в десять рублев». Правда, 22 ноября Медведев и Прохоров подали в Оружейную палату совместное челобитье, в котором заявили, что «ныне они в тех искех, не дожидаясь вершенья судного дела, помирились и впредь друг на друга ни в чем не челобитчики».