Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

У Москворецких ворот высилась церковь Николая Чудотворца Москворецкого, возле которой располагался двор ее настоятеля Ильи Елисеева. Осенью 1742 года, во время переписи московских дворов первой команды^{19}

, его территория была обмерена. Он тянулся вдоль Москворецкой улицы на 7,5 сажени, а в глубину, по направлению к кремлевскому рву, на 10,5 сажени. Этот маленький дворик был плотно заставлен всякими строениями, которые священник сдавал внаем. Так, в 1748 году, по данным тех же исповедных ведомостей, здесь проживали, кроме самого 43-летнего священника и его домочадцев (матери и двоих сыновей), более двадцати жильцов — оброчные крестьяне, солдатские жены и вдовы, «фабричные», отставные солдаты (еще раз подчеркнем, что это только постоянные жильцы, которых указал настоятель в исповедной ведомости)[148]

. На одну из построек этого густонаселенного маленького дворика и указал Каин. Ее снимал оброчный крестьянин «Суздальского монастыря» Федор Игнатьев и, в свою очередь, нелегально пускал на ночлег всякого рода подозрительных людей. Ночью 28 декабря 1741 года по наводке Каина солдаты схватили здесь трех человек. Одним из них был числившийся в списке «товарищей» Каина 25-летний «мошенник», «фабричный» Большого суконного двора Тихон Степанов сын Бобров, более известный в преступном мире под прозвищем Белый. В руки солдат угодил также «фабричный» Матвей Дмитриев сын Тарыгин, который на допросах повинился в многочисленных грабежах. Третья задержанная, крестьянская вдова Татьяна Иванова дочь, которая после смерти мужа «жила по разным местам» и «кормилась» торговлей, на допросе призналась в том, что покупала у «мошенников» краденые вещи. После допроса Татьяну осмотрели, и она «явилась подозрительна» — на ее теле были обнаружены следы битья кнутом. Тогда вдове пришлось признаться еще и в том, что она уже два раза успела побывать в Сыскном приказе и была наказана поркой: впервые «лет 13 назад» за «житье блудно с атаманом Егором Михайловым», а повторно — по обвинению «в покупке у церковнаго татя серебра». Видно, не случайно Татьяна и на этот раз оказалась в компании с «мошенниками». В том же дворе священника, у жилицы Алены Михайловой дочери, были схвачены еще две торговки краденым: солдатская вдова Прасковья Васильева дочь, которая также успела побывать в Сыскном приказе, где была бита кнутом «за блудное дело», и солдатская жена 36-летняя Варвара Нестерова дочь, чей муж находился в Санкт-Петербурге при своем полку, а она «жительство имела по разным постойным квартирам» и торговала «на площади разными платками», которые покупала у «мошенников». Известно, что в этом же строении проживали торговки краденым — вдова заплечного мастера Анна Герасимова и солдатская вдова семидесятилетняя Алена Степанова. Той ночью они каким-то образом избежали ареста — их схватили на следующий день на Красной площади[149]

.

Но и на дворе попа Ильи Елисеева облава на «товарищей» Каина ночью 28 декабря 1741 года не закончилась. Дойдя до Москворецких ворот и караульной будки, доноситель повел Петра Донского с солдатами направо, вдоль Китайгородской стены, мимо питейной лавки купца Кондратия Сидорова, в заброшенный дворик в углу между Китайгородской стеной и кремлевским рвом[150]

. Московские обыватели издавна не любили это место. Так, еще в 1645 году протопоп Иоанн, которому девятью годами ранее оно было пожаловано, просил позволения переехать: «…позади, государь, моего дворишка грязь и болотина непроходная… погребенка выкопать нельзя, потому что место тесное и тиновато, а от городовой стены, где стоят мои воротишки, проход и проезд нужен, а от рыбного ряда и рыбников утесненье великое… и в пожарное время уйтить никуда не мочно»[151]. Если никто из законопослушных москвичей не хотел строить двор в столь низком, сыром и тесном месте, то для «мошенников» оно оказалось весьма подходящим: со всех сторон окруженное дворами, малозаметное, в самом центре города, к тому же вблизи от Китайгородской стены.

В XVI веке Китайгородскую стену строили качественно, по всем правилам тогдашней фортификационной науки, в расчете на быстро развивавшуюся артиллерию. Укрепления возвели невысокие, но мощные (толщиной до шести метров), а с их внутренней стороны были устроены печуры для установки тяжелых артиллерийских орудий. Спустя два столетия, когда стена уже потеряла свое оборонительное значение, обыватели стали использовать ее в других целях. Печуры забивались с уличной стороны досками или другим материалом и служили москвичам на протяжении XVIII–XX веков в качестве складских, торговых, хозяйственных и даже жилых помещений[152].