Поздний бунт. Андрей Старицкий.

- Чудно, - хмыкнул князь Юрий Иванович, - наперекосяк все идет.

Его открыто никто не поддержал, и молчаливое сопение раздосадованных бояр продолжалось до тех пор, пока не распахнулась дверь и не услышали они:

- Входите. Разрешено.

Бояре, стараясь опередить друг друга, образовали в дверях толчею, а протиснувшись с горем пополам в зал, и не поверили своим глазам: на царском троне восседала Елена. Рядом с ней - пустое кресло, похожее на трон, лишь поскромнее. Для кого? Скорее всего, для князя Михаила Глинского, как для главы Верховной боярской думы.

Елена, не дав угнездиться боярам на своих местах, произнесла повелительно:

- Князь Иван Овчина-Оболенский-Телепнев, займи свое место по достоинству твоему.

У всех присутствующих челюсти отвисли.

Вдовствующая царица, переждав, пока бояре рассядутся по своим местам, а князь Овчина-Телепнев прошествует гордо к своему креслу-трону, продолжила:

- Надобно бы нам сегодня начать свое собрание с прочтения духовной покойного моего супруга, но вот недолга, запропастилась куда-то духовная. Ни у писаря нет, ни у дьяка, ни у митрополита. Я и умоляла найти, строжилась, и даже гневалась, они, знай, разводят руками. Поплакала я, беззащитная вдова, поплакала, потом подумала: почти все из вас слышали волю покойного супруга моего о моем опекунстве над сыном. Слышали и о том, что в помощь мне - князь Овчина-Оболенский-Телепнев.

- Такого Василий Иванович не заповедовал, - прервал Елену Юрий Иванович. - Опекает Верховная дума. Ей же вершить державные дела. Во главе Думы - князь Михаил Глинский.

- Не кощунствуй! Все слышали одно, ты - иное! - грозно сверкнул очами князь. - Царица Елена определена на опекунство! Ей и царствовать до пятнадцатилетия сына!

Повисла долгая пауза. Кто еще посмеет вступиться за истину? Похоже, нет больше смелых и честных. Князю бы Андрею Старицкому встать с протестным словом, тогда наверняка взбодрились бы верховники, но он не посмел, хотя вполне осознавал необходимость дать бой Елене с Овчиной.

Не хватило князю Старицкому мужества.

А Михаил Глинский ждал его слова, даже намеревался пойти на решительные действия: встав, позвать за собой всех, кто готов стоять за правду и подступить к Овчине-Телепневу, чтобы изгнать того с малого трона, затем потребовать от племянницы покинуть тронный зал, ибо не женское дело верховодить Боярской думой, взваливая на себя державные заботы. Ей вдовствовать в выделенном на содержание имении или уходить в монастырь.

Не один Михаил Глинский ждал слова Андрея Старицкого. Князья Шуйские и Глинские тоже были настроены на решительные действия. Им тоже, как почти всем другим, не по душе был явный захват власти князем Овчиной-Телепневым, который, как они понимали, отныне станет вершить все дела, держа перед собой, как куклу, вдовствующую царицу.

Увы, Андрей Старицкий промолчал.

По знаку князя Овчины-Телепнева в зал вошли десятка три рынд, охватили подковой трон царицы и полутрон князя Овчины-Телепнева. Следом за рындами в дверях встали дети боярские, опоясанные мечами и в кольчугах.

Вдовствующая царица переждала, пока рынды замрут истуканами, тогда вновь заговорила:

- Надобно бы нам повенчать на царство сына моего Ивана Васильевича, но я решила провести венчание завтра. Нынче же вы, бояре Верховной думы, первыми присягнете царю всей России как имеющие не только власть, но и обязанность блюсти устроенную тишину в державе нашей. Присягнете и мне, правительнице при малолетнем сыне моем.

И тут в Золотой тронный зал мамка Агриппина ввела смешно ковылявшего мальчика, охраняемого дюжиной детей боярских. Елена посадила сына себе на колени и, гладя его по головке, спросила:

- Что это, митрополит медлит?

Как ветром сдуло князя Овчину-Телепнева, явно испугавшегося, что митрополит может воспротивиться преждевременной присяге. Но нет, у митрополита тоже духу не хватило встать за правду, он просто замешкался, и князь Овчина встретился с ним в дверях.

Смиренно склонив голову, проговорил Овчина вроде бы с почтением:

- Проходи, владыка. Царица ждет тебя. Присягали царю всей России Ивану Васильевичу и матери его, положив руки на Библию, а после клятвы верно служить самодержцу и его опекунше целовали животворящий крест, который подносил каждому сам митрополит.

Закончили присягу быстро и вновь расселись по своим местам, предвидя разговор о делах насущных, но Елена молчала. Произошла заминка, ибо все ожидали милостей после присяги, как исстари велось. А князь Андрей Старицкий ждал еще и обещанного обсуждения на Думе вопроса о завещанной Василием Ивановичем вотчине. Царица же Елена, играя в заботливую мать, сказала:

- Сын мой утомился. Думу соберу после завтрашнего венчания Ивана Васильевича на царство. Теперь же отдыхайте и вы, бояре.

Она уже не допускала возможных возражений, если присягнули с целованием креста, стало быть, обязали себя на верную службу.

Когда братья Юрий и Андрей, сойдя с Красного крыльца, направились к своим теремным дворцам и остались одни, старший, скорбно вздохнув, признался с грустью: