Поздний бунт. Андрей Старицкий.

Стремительно пронеслись первые полтора месяца счастливой семейной жизни, и для князя Андрея показалось неожиданным слово прискакавшего от царя Василия Ивановича гонца:

- Государь Василий Иванович выехал из Москвы, не позднее как через неделю будет, князь, у тебя.

Стало быть, покою конец. Готовь царю палаты и опочивальню. Держи наготове баню, наставляй сокольничего и псарей, дабы выбрали для царевой охоты самые Добычные места. Не помешает и нарядов добавить княгине Ефросиний для смены, когда станет выносить почетному гостю чарки с вином.

Впрочем, велика ли колготня для самого князя: он сказал - все делают. Не у него спина мокрая. Главное, ничего не упустить в наказе управителю, и он, чтобы не подвел. Поэтому провел с ним серьезную беседу:

- Продумай хорошенько, как встретить государя. Обскажешь все мне. Я, возможно, добавлю. Тогда - за дело. Случись какая неурядица - опалю, за сохой станешь ходить да ругу[108]

платить в мою казну.

Старицу еще ни разу не посещали цари. Слишком мал теремной дворец, да и охоты, как считалось, вольготней дальше к Валдаю, либо южнее - в Великих Луках или в Волоколамске. Потому князь еще раз предупредил:

- Обмозгуй все основательно. Пяток теремов для думных бояр, достойных их знатности, чтобы были срублены. Сегодня же к работе приступайте! Государю - мои палаты. А мне в паре с князем Михаилом Глинским тоже новый терем.

- Государь один? Вез царицы?

- Без.

- Стало быть, покои княгини не трогать?

- Ни в коем случае.

Забурлила жизнь в княжеском дворце. Управляющий показал свои способности, успел-таки уложиться в отведенные ему сроки. Царя Василия Ивановича встретили воистину по-царски. Остался он доволен и покоями, ему отведенными, и баней с дороги, и пиром после бани. С великим удовольствием поцеловал он Ефросинию, когда та с поклоном поднесла ему кубок пенного меда, который он любил более вина фряжского.

- Небось и охотами побалуешь? - спросил Василии Иванович Андрея под конец пира. - Как?

- Места выбраны. И на боровую. И на соколиную. На вепря или сохатого при желании тоже можно сбегать. Есть весьма добычные места.

- На всех и побываем. Неделю целую у тебя погощу, если то не обузно.

- Что ты, брат. Как можно.

- Ладно. Пошутил. Не дуй губы, аки дитя малое. Охоты удались. На вепря царь не рискнул идти, а вот с сохатым получилось ладно: его так вывели на Василия Ивановича, что он смог самолично свалить его брошенным копьем. Следом просвистели стрелы метких лучников и добыча царя оказалась вскоре на вертеле. Начался шумный пир на лесной поляне.

- Угодил, братишка, угодил, - восторгался государь, - дал самому взять рогача. Впервые. Слишком опекают: только подниму копье - стрелы летят, в упавшего и приходится метать. А ты дал отвести душу. Однако потехе - час, а делу - время. Завтра на соколиную охоту свозишь, а послезавтра побеседуем. Я, ты и князь Глинский. После этого - в Псков.

Соколиная охота тоже удалась. Особенно яро били дичь два шестокрыльца, самые любимые соколы князя Андрея. Дух захватывал от их стремительности.

- Вот это соколина! Даже у меня нет таких. Без облета срезают. Сказочно! - не сдержал восторга Василий Иванович.

- Дарю. Если примешь?

- Обоих не приму. Поделимся по-братски. А не Жаль? Скажи откровенно: любимцы же.

- Верно, любимцы, но разве для государя можно что-либо жалеть? Особенно если государь - брат старший. Почитай, отец.

- Ладно. Не к лицу пустоеловство. Хотя в словах твоих все верно.

В тот же день был послан в Москву к сокольничему гонец, чтобы слал лучшего соколятника в Старицу, принять в свои руки чудо-птицу.

Попировали в свое удовольствие на берегу тростникового озера, заночевали в шатрах, загодя там установленных, а утром, еще до завтрака, начался в царском шатре тот самый разговор, о котором предупреждал Василий Иванович младшего брата и своего ближайшего советника.