Пожар

Отъезд чуть было не сорвался, дед утверждал, что с такими аферистами он никуда не поедет, а Мишина «справка» от ветеринара, что ДНК рыжего петуха и... яиц идентичны на 99,99% - ещё усугубила положение. Но Миша уже не мог остановиться и, пытаясь разрядить прокол в своей шутке, заявил, что все, кроме курицы Муры, уже получили разрешение на въезд в Америку. Было ужасно смешно, рассмеялась даже боязливо бабушка, но дед, может быть, первый раз в жизни бабушку не поддержал.

Однако время залечило и эту рану, дед до последнего дня нежно ухаживал за курятником и на вопрос, что он намерен делать дальше, сказал:

- Как что?! Продавать не стану, подумаю.

А когда Миша, рассчитывая на дедову глухоту, тихо спросил бабушку: «А на каком кладбище дед завещал хоронить кур? На еврейском?», дед вдруг неожиданно горько упрекнул:

- В нашей семье почтительность и любовь стоили больше мешка твоих купонов, Мишенька.

- Папа, - парировал я в защиту пристыженного сына, - к безобидным Мишиным шуткам надо бы относиться спокойней.

- С папой тебе больше повезло, Миша, чем с нами, - заключил дед с миролюбивой грустью.

-Не трогайте, дети, деда, оставьте одного, он ужасно стыдится, переживает, - тихо попросила бабушка. - Только во время ареста ему было ещё хуже, страшнее, чем в этот пожар! Мишенька, куры ждут его, умоляю тебя - ни слова больше!

Но к деду как будто вернулся слух:

- Мне не стыдно. Хотите смеяться над стариком - смейтесь, я, наверное, этого заслуживаю. А кур не трогайте, они ведь ответить не могут...

Дед оглянулся, убедился, что все ушли, приподнял сетку загона, сыпанул обычную мерку проса, зашёл за ограждение и теплыми влажными глазами залюбовался возбуждённой трапезой своих питомцев («женского батальона смерти», «ЖБС», по аббревиатуре Миши). Дед заученно водворил на забор Петю после его очередного промаха взлететь на плечо, которому жены то ли из респекта, то ли за старые заслуги, но уж точно не за страх, разрешали насытиться первым. Петя плохо видел, но всё понимал, и кукарекать, глядя на деда, постеснялся...

Опасливо оглянувшись и, не видя в открытом окне Мишу, дед тихо произнес:

- Я пришёл к вам, девчонки, проститься. И сказать вам, что мне очень больно, что я предаю вас, старых, что сам - стар, бессилен, и этот пожар мы уже вместе не переживём...

Дед заплакал горько, старчески всхлипывая, и вдруг... настежь открыл сетки куриной «Бастилии».

Эпилог

Этим событиям минуло 17 лет с того дня, когда в считанные часы скоростная Фортуна перенесла всю семью в красавец - Бостон, в котором все, кроме родных и близких, говорили почему-то не на русском языке и даже не на идиш, и почему-то непривычно при этом улыбаясь.

И солнце там, против обыкновения, вставало не в кухонном окне, как у себя дома. И даже Большая Медведица на небе тоже поменяла лежбище...

Может, всё было лучше, удобней, но незнакомо, болезненно, всё было не так...

Шли годы, ряды героев рассказа естественно поредели: семья лишилась престарелой красавицы-бабушки, в сто один год ушёл из жизни в глубоком почтении и любви дед, научивший всех детей этому почтению, преданности и любви, а выросшая молодая поросль хорошо знает историю своей редкой семьи и дорогу к её священным могилам.