Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение»

А.К. Вера Николаевна, я нашел вчера воспоминания отца Василия Зеньковского. Вот я их даже перед собой положил. Надо сказать, что эти воспоминания, наверное, в равной степени про Владимира Николаевича и про вас. Вот, например, такая фраза: «Но уже с середины 30-х годов начали на горизонте вырисовываться тучи». В 20-е годы он совершенно прекрасно изображает Вл. Ильина, говоря, что он был очень яркий, талантливый студент, «ласковый телёнок, готовый кормиться у многих», растрепанный, хотя многим увлекался. Зеньковский пригласил его на кафедру литургики.

В.И.: Кто пригласил?

A. К. Зеньковский.

B. И. В Сергиевском Подворье?

A. К. Да.

B. И. А Зеньковский там преподавал?

A. К. Преподавал. Он был профессором философии в Богословском Институте. И вот он пишет: «Ильин женился на прекрасной девушке, еврейке по происхождению, ставшей православной в юные годы, которая первоначально благоговела перед ним. Как старый учитель, я всегда заботился о нем, не раз бывал у него на дому, где скоро стали проявляться тяжелые свойства Владимира Николаевича. Его belle mere невзлюбила Владимира Николаевича, он отвечал ей на это лютой ненавистью. Дома у него стала создаваться невыносимая атмосфера, которая заостряла нервность и неуравновешенность Владимира Николаевича. К тому же ему всегда не хватало денег. Содержание профессорам Богословского института было особенно мизерным. Чтобы восполнить это дополнительным заработком, Ильин много писал и всячески обхаживал Бердяева и Вышеславцева, чтобы они печатали его этюды. Но этого было недостаточно и он стал печатать фельетоны в газете «Возрождение».

B. И. Он не «обхаживал», он очень любил Бердяева.

A. К. Воспоминания действительно с какой-то ревностью написаны.

B. И. Да.

A. К. Наверное, Владимир Николаевич был человеком, которого можно было либо очень любить, либо нетерпимо к нему относиться. Но относиться к нему равнодушно было, наверное, очень сложно.

B. И. Он был резкий, он любил издеваться над людьми. Особенно он не терпел пошлости, он не прощал ее.

A. К. У него даже, по-моему, есть эссе какое-то о пошлости. Или в книге статья.

B. И. Пошлости он не переносил… Пошлость повсюду, повсюду. Когда издеваются над человеком, конечно, это не нравится.

A. К. Это было чем вызвано? Его иронической натурой, юмором, ведь он действительно понимал и ценил юмор?

B. И. Острый был, колючий. И потом абсолютно отсутствовал дипломатический дар. Забывал, кто перед ним, начинал все говорить. Но, в общем, он и простых людей любил, к ним относился хорошо, если не было такой пошлости.

A. K. Простых людей каких? Крестьян, французов, русских?

B. И. Русских, таких простых людей, обыкновенных. У него были шофёры такси друзья, он не различал.

A. К. Но шофёрами такси в Париже подчас и генералы работали. Газданов, писатель, работал шофёром такси. А где он этих простых людей то встречал?

B. Н. Был один друг, который возил его в церковь в Кламаре.

К. Он ездил в кламарскую церковь, где отец Киприан Керн любил служить?

Н. Ездил. Там служил отец Владимир (вспоминает)… он умер потом.

A. К. Это домовая церковь была?

B. Н. После смерти Бердяева.

A. К. У него в доме?

B. Н. Да. В эту церковь он ездил не часто. Федоровский, да, Федоровский.

A. К. Она была московской юрисдикции?

B. Н. Да. Она была московской и до сих пор она всегда московская. Там нет больше, по-моему, службы. Там живут священники, но с нашего Подворья. Она маленькая, крошечная церковь.

A. К. Вы вышли за него замуж, когда ему было…

B. Н. Ему было 44. А мне было 23.

A. К. А как вы с ним познакомились?

B. Н. В Движении [РСХД – А.К]. Он приходил туда. После того, как я кончила русскую гимназию, меня взяли туда на информацию. Знаете там, в первом зале, соединять всех по телефону.

A. К. Это было на Olivier de Serres?

B. Н. Нет, на бульвар Монпарнасс. ИМКА-Пресс. Там был Мак-Ноттен и Андерсен, вот что я помню. Масоны. У них треуголник был печать, а треугольник – это масонский символ. Но они хорошие масоны, которые потворствовали культуре русской.

A. К. Они финансировали, бюро там было?

B. Н. Они собственно давали деньги на это. Потом Мак-Ноттен ушёл и оставался Андерсен.

A. К. Там же была и церковь?

B. Н. Да, очень хорошая церковь была. И служил там отец Сергий Четвериков, очень такой одухотворенный, очень хороший. Это был мой духовный отец. Потом он уехал в какой-то монастырь в Югославии. Он написал книгу, она тут продается. А дочь его Александра Сергеевна Четверикова, она пока не вышла замуж, у нее был роман с этим Зеньковским, ну такой роман, как вам сказать…

A. К. Духовный? Платонический?

B. И. Да, платонический. Две дочери было – Александра и… Ольга, по-моему. Она вышла замуж за Верховского. Они уехали в Америку. И Александра Сергеевна тоже. Это был расцвет Движения. Были съезды замечательные.

К. Вы участвовали?

И. Ну я девочкой была тогда. Я приходила на эти съезды, там бы-ли профессора Вышеславцев, Ильин, Бердяев, Флоровский, Федотов.

A. К. Это было в Париже или в провинции?

B. И. Всегда загородом.

A. К. Как вы туда попадали?

B. И. Ну я была в кружках там. Сначала я была девочкой в кружках, а потом я была руководительницей кружков, где были маленькие дети.

A. К. А что представляли собой кружки?

B. И. Там занимались с детьми, их образовывали, русской культуре приобщали, там были драматические выступления. Литературные кружки были, юношеские отдельно, там тоже устраивались праздники, выступления театральные, даже танцевали и потом играли в волейбол во дворе. Такой дворик перед церковью был, 10, бульвар Монпарнасс. И так он меня и увидел, когда приходил на пианино играть свои произведения. Он же композитор был. Он снимал комнату у жены Леонида Андреева, ее сыновья тоже в кружках были. Моя сестра устраивала с ними собрания, у себя дома потом. Там бывали всякие доклады.

A. К. Так он увидел вас, когда вы играли в волейбол, или на заседании?

B. И. Нет, он увидел меня в зале, через который надо было проходить и узнавать, там телефоны звонили. Я была в информационном зале. Reception.

A. К. И он сам к вам обратился.

B. И. Нет, он так приглянулся и потом… Он был влюблен в это время в Таню Степанову, у них ничего не вышло. И потом она уехала в Америку. Но он был очень влюблён. Он часто влюблялся.

A. К. Женат он не был до этого?

B. И. Нет, у него была невеста в России. Таня де Метц. Ее убила бомба в первой мировой войне.

А.К. В Киеве это было?

В.И. Да. Ну и вообще он был поклонник вечной женственности, потому у него это и срывалось часто. Потому что была женственность не всегда вечная.

A. К. А вот в личных отношениях он какой был человек – романтический, или ироничный больше? Как тип мужчины, как тип личности?

B. Н. (задумавшись) Скорее романтический.

A. К. Стихи посвящал вам?

B. Н. Да, романс посвятил. «Эти бедные селенья, эта ветхая природа» на стихи Тютчева.

A. К. Сохранилось?

B. Н. Нет, не могу найти. Это от руки было написано. Сериков написал это тушью.

К. Сериков? Композитор?

Н. Музыкант. Композитор он маленький был. Дети его теперь есть, а он умер. Он был брат Екатерины Сергеевны Меньшиковой, которая вышла замуж за Меньшикова. Он был крестный моей дочки. Они были друзья с Владимиром Николаевичем. Вот эти произведения остались – на стихи Боратынского и Тютчева.

A. К. Пелись эти романсы? Исполнялись они?

B. И. Один раз в консерватории исполнялись русской.

A. К. А кто исполнял? Вы были?

B. И. Певцы исполняли. Да тогда я была. А теперь не знаю, всё заглохло. Там же меняются директора, теперь там Шереметьев.

A. К. Эти ноты надо найти, в России гораздо больше вероятности это исполнить.

B. И. В Россию я однажды послала, мне вернули, сказав: «Эта музыка нас не интересует».

Когда тушью написано, это стирается. Специалист может восстановить. Они еще лежат у меня.

A. К. Вы познакомились в 33, а поженились…

B. И. В 34.

A. К. А роман ваш долго длился?

B. И. «Как может такая поэтичная девушка сидеть за печатной машинкой?» – сказал он. Сам стал потом мне диктовать через некоторое время. А я была действительно очень застенчивая, скромная такая, даже немножко, ну как вам сказать, чересчур застенчивая, боялась его еще, несмелая, это теперь я превратилась в такого бойца сильного.

А.К. Благодаря Владимиру Николаевичу или, скорее, вопреки?

В.И. Нет, не благодаря. Потому что была выброшена в среду, которая мне чужда. И мне всё делало больно, я была сверхчувствительная всегда. Плакала очень много.

Когда вы познакомились, он ввел вас в круг его друзей?

В.И. Да, я знала Бердяева. Когда он еще был жив.

A. К. Это было еще до их ссоры.

B. И. Ссора была очень быстро после свадьбы.

A. К. Он и в Кламар к нему вас привозил.

B. И. Да, но мы были люди разных поколений. Я – ребенок революции, а он…

A. К. Как это произошло? Вы на ужин к нему туда приехали?

B. И. Нет, на собрание. У него на дому были собрания близких людей. Они же были друзья. И Вышеславцев тоже там был, с ним познакомились. Он иронизировал надо мной, говорил: «Ну, она заснет сразу». Девочка еще была недоразвитая.

A. К. А о чем они говорили, не помните?

B. И. Ну, на философские темы.

К. Вы знакомы тогда уже с философией были, хоть понаслышке?

И. Ну, мало знакома, во всяком случае, меня это интересовало. Он мне говорил, что я должна была учиться богословию. Меня всегда интересовали эти вопросы, потом больше конечно, когда я созрела. Но я же приехала с куклой своей из России. С куклой, которая была заводная, фарфоровая и ходила, Зоя. И я связала ей башмачки, платьице ситцевое, и я не знаю, куда она делась, эта кукла. Не знаю, куда она исчезла. Во-первых, когда он сделал мне предложение, я ему сказала, что дам ему ответ через месяц. Не могла решиться. А потом мне было видение. Видение Креста, окруженного розами и так далее. И тогда я решила, что это признак того, что надо выйти замуж за него.

В.И. И сразу дали согласие?

А.К. Ну сразу я не помню. Столько лет тому назад. Но дала согласие. И была свадьба на Сергиевском подворье. А люди говорили: «Ну что вы, они разбегутся, это же немыслимо».

A. К. Из-за разницы в возрасте?

B. И. Наверное, откуда я знаю. А эти знакомые Ивановы: «Ну как это она могла подцепить его?» Когда я не дала ему согласия, сказала: «Через месяц дам ответ». Так же не цепляют (смеется). Люди такие, они за всех решают сами. Во всяком случае, я об этом абсолютно не жалею, очень много приобрела.

А.К. А свадьба была большая?

В.И. Свадьба была в Сергиевском Подворье. Я сама себе шила платье. Это, говорят, не хорошо.

A. К. Красивое платье было? Фотографии остались?

B. И. Белое, шелковое, все как полагается. А Сериков был шафером, один из шаферов. Дядя был, бывший генерал, он был отравлен газами, еще в ту войну были газы, и жил в отеле одном. Он повел нас в ресторан на свои гроши, которые получал от государства.

A. К. А кто первый на ковер вступил? Не отслеживали? Раньше как считалось, мужчина должен первый на ковер ступить.

B. Н. Да, тот, кто ступает, будет командовать. Не помню.

A. К. Венчал вас отец Сергий Булгаков?

B. Н. Да.

A. К. Слово какое-то сказал вам? Всё-таки Ильин был коллега его по Институту.

B. И. Он же защищал софиологию.

A. К. Это не рядовое венчание было, а профессора Института.

B. И. Конечно, он же еще был профессором.

A. К. Не помните, в какой день вы венчались?

B. И. Помню, что 13 числа.

A. К. А месяц?

B. И. По-моему это был июль.

A. К. На Петра и Павла?

B. И. Приблизительно да.

К. А народу много было на венчании?

И. Ну да, друзей много было.

A. К. Все профессора были?

B. И. По-моему, не все.

A. К. Ну и потом вы поехали на юг?

B. И. Да, мы там сняли комнату.

A. К. А Владимир Николаевич умел отдыхать?

B. И. А?

A. К. Отдыхать он любил? Так чтобы провести медовый месяц и ничем не заниматься, ничего не писать…

B. И. Ну, он любил очень юг. Он говорил, что если б он не был христианином, то был бы солнцепоклонником, так любил Солнце, обожал. Он был немножко «пан», любил природу, у него было это. Это ему вменялось в вину.

A. К. Мне всегда казалось, что в нем какие-то есть черты античные, платоновские.

B. И. Да, он же обожал Платона и Сократа. Обожал.

A. K. To есть он сопрягал в себе христианство и античную любовь к жизни?

B. И. Да, он очень любил противоположности, очень любил жизнь, плотяную тоже, все настоящее, живое. Был влюбчивый и увлекающийся. Ну, какие-то были у него романы. Я только знала Таню, а потом он влюбился в Лизу такую, не помню, как ее звали, она в хоре пела в церкви. Они там жили где-то с матерью. Они были довольно простые. И тогда он очень влюбился в нее. А потом у него это прошло. Она уехала и вышла замуж за какого-то итальянца. Он даже в лагере так себя вел. Он уезжал в лагеря, а я оставалась, работала. Когда он потерял лекции свои. Его отправили даже из лагеря, когда заведовал там Кирилл Ельчанинов. Написали, что он что-то такое на солнце лежал там полуголый, какая-то девочка приходила, что его отправили, потому что он слишком ухаживал за ней. Но это я уже замужем была.

A. К. Ну так и что ж, почему они отслеживали это все? Нельзя было ухаживать?

B. И. Нельзя было так лежать. Профессору не полагается. Он там читал лекции.

A. К. Как вы ощущали себя в качестве жены философа? Много ли он работал?

B. И. Работал в основном по ночам, по дому ходил и записывал. А иногда его мучили бесы, он кричал, кошмары были.

A. К. Может, это было связано с тем, что ему пришлось пережить еще в молодости в России. А как он попал в Европу?

B. И. Он уехал с группой, уехал в Константинополь. В 21 году. Мать там осталась, ее звали Вера Николаевна тоже. Он очень любил свою мать.

К. И больше с ней он не виделся?

И. Нет. Переживал потом, когда ему сказали, что она умерла. Одна, брошенная всеми. Ее выдали замуж в 17 лет за Ильина, его отца. Он отца не видел, потому что отец застрелился, когда она была беременна. Потому что он дал пощечину. Он был предводитель дворянства и дал пощечину губернатору. Его вызвали в Петербург и там отчитали. Он сказал: «Меня удручают страдания народа» и выстрелил себе в лоб. И она осталась самая молодая вдова. Родители выдали ее замуж за директора гимназии, Слуцкий, по-моему, который был знаток латинского и греческого языка и привил это моему мужу. Но она не любила его. Знаете, как выдавали замуж раньше? А был там у них заведующий имением поляк, с усами, и она в него влюбилась. Потом, в конце концов, она бросила мужа, ушла, и этот поляк с ней, у него сын и жена была. Она была очень несчастной. А потом когда В.Н. уже подрос, в один прекрасный день он решил выставить этого, поднял руку и сказал «Вон из моего дома». Он был такой сильный, темпераментный, и тот ушёл. Он бил ее. Он переживал это все конечно, мальчик. И вот она осталась одна после его отъезда.

A. К. А умерла она уже после вашей свадьбы?

B. Н. Нет, раньше, раньше. Когда он еще был в Германии. Он сначала был в Константинополе, потом в Берлине, кончил там богословский институт. Профессора говорили, когда его пригласили в Институт в Париже: «Что вы делаете, куда вы едете, вы не знаете, что такое русская эмиграция».

A. К. А у него была возможность остаться в Берлине? Не знаете, у кого он там учился? Но все-таки он принял предложение ехать в Париж?

B. И. На литургику и средневековую философию. У меня же еще очень много рукописей лежит. О литургике, обо всём.

A. К. Но литургике-то он явно не в Берлине выучился. У него был, наверное, еще в России интерес к церковному богослужению. Он жил этим? Что для него была церковность?

B. И. Всё.

A. К. Он хорошо знал церковный устав?

B. И. Всё знал.

A. К. Удивительно: человек яркий и темпераментный, страстный и в то же время по-настоящему церковный.

B. И. Вот это было очень трудно, очень терзали его эти страсти, разрывали на противоположные стороны.

A. К. Ведь что такое церковность? Это всё-таки сдерживающий, обрамляющий, дающий некую форму стержень. И вот он стремился обрести эту форму, наверное, да, чтобы себя как-то обуздать?

B. И. Да.

A. К. А какие праздники он любил церковные? У вас дома отмечались праздники?

B. И. Все. Всегда в церковь ходили. Он считал, конечно, что главный праздник – это Пасха.

A. К. Вы пекли куличи? И пасхи делали?

B. И. Всё, что надо делали. Пасхи я и теперь делаю, а куличи уже не могу печь. Это большая такая работа.