— У меня дочь. Несколько лет назад… Или мы недоглядели, или… они все сейчас такие пошли… Попала в компанию, покурила травки, потом на иглу… Лечили, все бесполезно, в лучшем случае на месяц завязывала. Стала воровать. Сначала из дома, ну и дальше… Вскоре попалась. Эпизоды всплыли, срок светил уже приличный. Дело Ремизову поручили. Он тогда обычным следователем был, наши кабинеты дверь в дверь. Первым подошел, с коньяком, закуской… Свои должны своим помогать, так сказал, кажется. И действительно, все уладил. Дочь из главных подозреваемых — в свидетели. Чуть ли не в потерпевшие. Сам от всяких благодарностей отказался. Говорит — ерунда. Какая там ерунда — служебное преступление. Я уже тогда обо всем догадался. Вскоре он на повышение пошел. Дочь за старое. Без его вмешательства она бы давно сидела. И когда он стал подбрасывать мне дела, которые надо расследовать
Его речь всегда раздражала меня, будь она отрывисто-лающей, как у трусливой шавки, или наполненной унылой тягучести.
— Что, Костя такой всемогущий? — спросил я.
— При чем тут он? Главное, кто за ним стоит.
— Он уже влип. Хозяева от него отмахнутся. Разжуют и выплюнут.
— Тогда он потянет меня. И дочь.
— Другого предложить я тебе не могу.
— А я и не ждал.
Сломленный, следователь вновь достал сигарету, растер ее между пальцев, выбросил. Та же участь постигла вторую и третью. Полетела на землю пачка, в следующий момент раздавленная каблуком.
— Я должен быть уверен, что ты меня не пишешь, — сказал М. Федорчук.
— Ты же сам говорил, что для суда магнитофонная запись не доказательство.
— К черту суд. Я не знаю, кому ты передашь эти пленки.
— Ладно, — уступил я.
Вытащил из кармана диктофон и демонстративно извлек из него кассету. Низкорослый «важняк» заговорил, уставившись в бурое месиво под своими ногами:
— Дочь здесь ни при чем. Совсем. Не было бы ее — предложил бы свои услуги сам. Только за деньги. Ненавижу нищету, вот и все. Другие берут, что ж из себя святого корчить? Пытался вначале. Изобличал всяких мразей, дело в суд, а там начинается… Адвокат найдет смягчающие обстоятельства, свидетели подкинут «липовое» алиби. Прокурор чуть телится, судья зевает. У них все заранее решено, кому по максимуму, кому условку, а кого прям там освободить. И у всех квартиры, машины, дачи. Они короли, а ты последнее чмо.
Он судорожно вздохнул. И тут его словно прорвало.
— Насмотришься на все это — жить не хочется. Вот и решай, кем быть: чмом или мразью вроде Ремизова? Из бывших комсомольских. Деятель. Они все сейчас в коммерцию подались. А этот в прокуратуру. Коммерцию внедрять. Кого он от срока спас, теперь по гроб жизни ему обязаны. Я для него подручный инструмент. Бесплатный, учти. А у него все: и тачки, и бабы, и счет за бугром. Хата двухэтажная, особняк за городом. Один сосед — министр, другой — вор в законе. Он и прокурора прижал, что тот педик. Хотел — давно бы скинул. Но это ему невыгодно, лучше в тени оставаться и свои делишки крутить. Подозреваю, он и на мэра компру имеет, и Ланенского за горло держал, а теперь на Друзину переключился.