Пожиратели звезд

Теперь отец-настоятель сидел за столом. Пожелтевшее лицо, бледно-голубые глаза и рыжая, как у Рембрандта, бородка. Он был лыс, а редкие, еще сохранившиеся вокруг былой тонзуры волосы были совсем седыми. Морщины на его лице были так глубоки и до такой степени обозначены, что никакая перемена настроения не могла сдвинуть их с места. Должно быть, ему было под девяносто.

Да, сказал он, и Радецки сразу же почувствовал его настороженность, да, с генералом Альмайо он познакомился лет двадцать назад, когда тот был пятнадцатилетним подростком.

Индеец-кужон с тропических равнин – там живет очень гордый, непокорный народ, один из самых древних на американском континенте: этнологи полагают, что происходит он от ацтеков, может быть – от майя, но похоже, он еще более древнего происхождения; прежде там существовала довольно развитая цивилизация, если только можно говорить о цивилизации применительно к языческому культу, основанному на человеческих жертвоприношениях. Во всяком случае, археологи были ошеломлены обилием все новых и новых идолов, ежегодно извлекаемых из-под земли, – тем более что речь, безусловно, идет уже о периоде упадка: множество идолов характерно для заката культуры. Старый священник из его деревни, отец Хризостом, научил мальчика читать и писать, а потом рекомендовал его иезуитам из монастыря Сан-Мигель: у ребенка был действительно живой ум, учитывая, что состояние хронического недоедания, характерное для его племени, почти всегда сопровождается ослаблением умственных способностей; мальчик обладал и желанием учиться, и совершенно исключительными способностями, равно как и многообещающей любознательностью: отец Хризостом считал, что ребенок, может быть, в один прекрасный день станет хорошим пополнением рядов духовенства. Орден оплатил его проезд до столицы и приютил мальчика. Но вскоре всем стало ясно, что юноша-кужон оказался очень трудным воспитанником. Его характер был полон противоречий: эти контрасты, наверное, следовало отнести на счет небольшой примеси испанской крови, сделавшей мальчика чувствительнее других кужонов к состоянию бедности и лишений, в котором пребывало его племя. Например, он производил впечатление глубоко верующего и тем не менее мог обидеться непонятно почему и впасть в ужасный гнев, когда один из отцов напомнил ему, что Господь над всеми нами властен и что все люди – Его дети. Словно дикий кот, он бросался на своих товарищей всякий раз, когда кто-нибудь из них осмеливался в его присутствии упомянуть такую простую и очевидную истину, что Всевышний видит все, что происходит на грешной земле; похоже, это невинное утверждение он воспринимал как нечто вроде клеветы на Создателя. Достаточно было сказать при нем, что Господь все слышит и видит, чтобы получить чернильницей по лицу. Объяснить свое поведение он отказывался, но – странная и любопытная вещь – казалось, что делал он все это из уважения к Господу.

Наставники строго отчитывали его, но ничего не менялось. Он был очень упрям, по огромному количеству вопросов имел уже явно сложившиеся представления, и когда отец-настоятель вызывал его, дабы сделать внушение, мальчик стоял перед ним, глядя ему прямо в глаза, с непроницаемым лицом и молчал: разговорить кужона всегда нелегко. Лишь однажды, после особенно свирепой выходки, когда он буквально чуть не выбил глаз товарищу, он согласился наконец высказаться в той мере, когда речь уже действительно можно вести об объяснении.

– Господь добрый, – сказал он, – а мир злой. Правительство, политики, солдаты, богачи – те, кто владеет землей… fientas. Господь ничего общего с ними иметь не может. Ими занимается некто другой, он-то и есть их покровитель. Господь существует только в раю. А земля принадлежит Ему.

Конечно, не следует забывать о том, что там, в долинах у индейцев, жизнь никогда не была легкой, и, не говоря уже о той резне, что сопутствовала векам сопротивления испанскому владычеству, ни одно правительство никогда ничего не предпринимало для того, чтобы улучшить их участь. Но в целом они научились смирению, а религия принесла им утешение и надежду на лучшую жизнь. И все-таки этот юноша исключительно страдал. Наставники делали для него все, что могли: была еще возможность спасти его. Да, они сделали все, что могли. К несчастью, вскоре он завел знакомства с сомнительными людьми…

Иезуит, казалось, несколько смешался, и Радецки стоило некоторых усилий сдержать улыбку, вызванную явной и вполне земной осторожностью, внезапно проявленной отцомнастоятелем. В девяносто лет это выглядело несколько уморительно, хотя, безусловно, дело было не в заботе о личной безопасности, а в соблюдении интересов ордена.