И была очарована. Никогда еще он не брал ее в официальные поездки. По ночам нередко случалось услышать автоматные очереди: местный обычай – люди здесь имеют обыкновение развлекаться, стреляя в воздух. Но ей от этой ночной стрельбы становилось не по себе, она не могла уснуть – сказывалось потрясение от недавно пережитого. Население встречало их трогательно, с неизменным восторгом: праздники, танцы, подарки. В Терра Фуэнтес был арестован и расстрелян вместе со своей шайкой бандит, терроризировавший население и грабивший людей на дорогах. Поговаривали о том, что в банде состоял и один профессиональный авантюрист, знаменитый революционер, прибывший с Кубы. Она видела, как крестьяне тащили их тела на носилках: бандиты были бородатыми, на всех – береты и что-то вроде военной формы.
И везде, куда бы они не направились, даже в самых отдаленных уголках провинции, всегда был телефон. Телефонные аппараты ей – с гордостью – показывали в первую очередь. Чувствуя иногда усталость или тревогу, при звуке выстрелов в ночи она принималась выдумывать всякие смешные вещи и смотрела на телефон – настоящий американский телефон – благодаря стараниям американских техников он всегда в образцовом состоянии, с ним никогда ничего не случается; она трогала его, поглаживала – почти как живое существо, и засыпала, положив руку на аппарат, ощущая при этом, что сделанное ею не было напрасным и что жизнь ее все-таки стала чем-то значительным.
Глава XV
Шедшая вдоль пропасти каменистая дорога карабкалась среди скал, и на каждом повороте фары «кадиллака» высвечивали глыбы окаменелой черной лавы – шины визжали, из-под них в клубах пыли вылетали мелкие камешки и словно шрапнель били по металлическому корпусу машины; Чарли Кун старался не смотреть вправо – туда, где в нескольких сантиметрах от колес открывалась бездна, в которой в любой момент могла найти свой конец его долгая карьера искателя талантов. Он давно уже не пытался понять, что же происходит. Этот сукин сын Гарсиа, с которым он был хорошо знаком и которому прежде, во время предыдущих поездок сюда, привозил виски и электробритвы, не стал утруждать себя какими-либо объяснениями.
Лишь заорал, что в столице – «события», затем обругал их всех и вместе с остальными запихал его в «кадиллак». Тогда, охваченные ужасом и смятением – мотоциклы ревут, Гарсиа орет не своим голосом, размахивая пистолетом, – а может быть, еще и потому, что инстинктивно сбились в кучу, словно стадо баранов, они все поместились в двух «кадиллаках»: немножко спокойнее, когда все вместе.
Старая индеанка сидела на заднем сиденье рядом с мистером Шелдоном, адвокатом. Маленькая и коренастая – почти квадратная – в неимоверном сером котелке, с дамской сумкой, старательно промасленными черными косичками, наряженная в красно-желто-зелено-голубое платье – в таких индеанки исполняют народные танцы, – она спокойно, с довольным видом жевала листья масталы. О наркотическом действии этого растения Чарли Куну доводилось слышать нередко. Рассказывали, что оно подобно тому, что бывает от мексиканских грибов туонакатль – «божьих грибов», – но подчас оказывается более длительным и куда более стойким. Человек неизменно испытывает радость, ему являются райские видения, он лицезреет богов; индейцы племени цапотек использовали его во время религиозных церемоний, чтобы войти в контакт с богами. Самый настоящий опиум для народа – спасает и от жары и от холода и ничего при этом не стоит. Время от времени миссис Альмайо заливалась счастливым смехом, и стоило подумать о том, что родной сын только что отдал приказ расстрелять ее, как смех этот приобретал оттенок почти что дьявольский. Всякий раз, когда с ней это случалось, мистер Шелдон, адвокат, затравленно косился в ее сторону.
Рядом с шофером сидел маленький господин Манулеско – во тьме время от времени вспыхивали зеленые, белые и красные блестки клоунского костюма; мука на его лице пропиталась потом и превратилась в настоящую гипсовую маску, заостренный колпачок колом стоял на голове. Он развернулся, глядя куда-то назад, и в свете фар следовавшего за ними автомобиля видны были его глаза – полные смертельной тоски и крайнего изумления. Теперь, когда стемнело, вид его действовал на Чарли Куна уже не так угнетающе. Нет зрелища более грустного, чем клоун среди бела дня.
– Не понимаю, почему он рассердился на нас, – говорил месье Антуан. – Ведь он всегда с большим уважением относился ко всякого рода талантам.
– В столице мятеж, – сказал Чарли Кун.
– Но какое это может иметь отношение к нам? Насколько мне известно, никто из нас никогда не был замешан в политике. Вы полагаете, они завезут нас в какое-нибудь затерянное местечко в горах и там сразу же… ?
Лицо господина Манулеско вдруг стало, кажется, белее муки.
– Понятия не имею.