Позиция

— Как нечего? — то ли удивился, то ли испугался дядька. — Клуб новый, водонапорную башню поставили.

— Я говорю в историческом смысле. Новое это село. Правда, когда-то на этом месте была казацкая криница, — несколько смягчил Шевелий свой приговор. — А фамилия твоя птичья, какой-то давний предок, видать, гнезда разорял.

— Птичья? — удивлялся и обижался дядька. — А я думал…

Что он думал — не договорил, пошел к воротам, возле которых стоял мотоцикл. А дед уселся на крыльце и принялся набивать свою грушевую люльку. Пахло гвоздиками и хреном с огорода. Через минуту эти запахи задавил дух крепкого самосада.

— А Сулак — село старое? — спросил Валерий и удивился, что раньше не поинтересовался этим и что ему это интересно сейчас.

Дед чуть поднял бровь — осуждающе или довольно — и зажег трубку.

— Древнее. Казацкий шлях тут проходил. Татарин или половец потерял подкову. А может, и голову. Ну, а наших терялось без счету. Туманом лет все повито. Сулима тут гулял, и Брюховецкий со своими голодранцами забегал. Самойловича-поповича когда-то это были владения. Того самого.

Шевелий любил напускать туману. Хотя читал он свою историческую книжку, читал внимательно и, что особенно удивляло Валерия, выписывал журнал «Вокруг света». Собирался помирать, а в мир всматривался зорко.

— Расскажите, деда, — попросил он тихо.

— Про что? — пыхнул тот дымком.

— Про что знаете…

— Э, Валера я много знаю, — не похваляясь, а только как бы утверждая, сказал дед. — А чего тебе приспичило? Времени у меня на россказни осталось мало.

Валерий хотел сказать, что у него еще меньше осталось слушать, но промолчал.

— Ваш табачок-зеленец еще не высеяли, — ответил сельской присказкой. — Вот подлечите радикулит…

— Есть на свете болезнь, которую нельзя подлечить.

— Какая?

— Старость.

— Не только старость, — думая о своем, хмуро молвил Валерий.

— Когда-то все болезни лечили, — возразил дед. — Хотя народу мерло и больше. Наш земский — он перед самой войной помер — своего брата даже от рака вылечил. И не только брата.

Валерий вздрогнул. Он не поверил деду, но любопытство взяло вверх.

— Как же он его лечил?

— Голодом. Голодом все внутренние болезни можно превозмочь. Только это очень трудно. Мало кто выдерживает. Чтоб и крохи хлеба в рот не взять.

Валерий почувствовал, как у него что-то напряглось внутри, а потом отпустило, и стало жарко, и лоб оросило потом. И уже не столько от Шевелиевых слов, как от мысли, что он тоже читал об этом Эту теорию оспаривали, даже высмеивали, но приводили и ее итоговые данные: перестройка организма, полная и резкая перестройка, она заставляет организм жить по-новому, даже порождает новые клетки и новую кровь. Так вот чего все эти дни искала его мысль, вот зачем рыскала в пустоте, в которой, он знал, что-то лежит! Он шел к ней, искал ее. А почему бы не попробовать? Ведь он ничего не теряет!

Так-таки ничего?

Валерий почувствовал такое напряжение, что у него даже потемнело в глазах. И потерял нить, уже и не пытаясь припомнить содержание прочитанной когда-то брошюры, потому что все касающееся его болезни помнил хорошо. Можно было решать не здесь, пойти и обдумать все в одиночестве, ко он боялся, что, потеряв время, больше его не вернет. Это мгновение веры, надежды — оно уже не повторится. Им надо жить и дальше. Или похоронить надежду.

Только теперь он понял слова хмурого врача: «Для самозащиты». То есть больной может искать средства лечения сам, даже вопреки им, врачам. Или отдать предпочтение одним лекарствам и врачам перед другими. Само слово «самозащита» было страшным. Тем, что ты оставался один. Но и таило в себе какие-то искорки надежды.

— А ты, парень, вроде немножко хворый, — заметил Шевелий. — Может, застудился?

— Застудился, — хрипло ответил Валерий.

— Так вот я сейчас принесу тебе липового цвету. Заваришь круто и выпьешь. Выспишься — как рукой снимет.

С кульком липового цвета он и отправился в свое убежище. По дороге трудно раздумывал. Надо было кого-то позвать на помощь, посоветоваться, но знал, что советоваться ему не с кем. Врачи запретят категорически. Да и кто возьмет на себя такую ответственность? Он должен решать сам. И найти меру своего терпения и мужества. И должен поверить в этот шанс. Там говорилось, если организм молодой… И что это очень трудно. Только вода — больше ничего. Когда-то они с ребятами пробовали голодать — проверяли себя. Но это забава, на три дня. А тут недели. И может быть — последние недели жизни. Которые он потратит зря.

А почему зря? Наберет книжек, будет рисовать…

Ему стало страшно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ