Позор семьи

— Полиция? Какое дело до этого полиции? Папа ведь заплатил за это колье, так? Что у тебя за дурацкие идеи, Бруно?

Он в ответ на это только улыбнулся и сказал наставительным тоном:

— И все-таки… Я боюсь, что на нашей свадьбе будет изрядное количество полицейских…

Она порывисто отодвинулась:

— Полицейские на нашей свадьбе? Это кто же их туда пригласит?

— Их никто никогда и не будет приглашать, дорогая, они сами приходят… Ты же понимаешь, что если все друзья наших родителей будут присутствовать на нашем бракосочетании, это будет самое великолепное сборище «багаленти»[1] за последние тридцать лет! Не думай, что полиция упустит возможность проверить, не утратили ли их «протеже» свою былую спортивную форму, и освежить в памяти их лица. Мой тебе совет: носи свое колье дома за закрытыми дверями, иначе ты рискуешь провести свой медовый месяц в Бометте[2]…

— Это было бы несправедливо.

— А та, у которой стянули колье в Каннах, ты думаешь, она находит это справедливым?

Заметно растеряв свою уверенность, Пимпренетта задумалась:

— Но ведь прошло уже так много времени…

— А если у тебя украдут твое колье, тебе что, будет наплевать на это через пятнадцать лет?

— О, нет.

Недовольно надувшись, она добавила:

— Ты меня совсем запутал своими историями! Чего же ты хочешь в конце концов?

— Ты считаешь, что будет лучше, если я совсем ничего не буду делать?

— Можешь ты работать?

— А чем же я занимаюсь, по-твоему?

Он взял ее руки в свои.

— Послушай меня, Пимпренетта. Я люблю тебя больше всего на свете и не хочу тебя потерять… А ведь это произойдет когда-нибудь, если ты будешь продолжать этим заниматься. Сколько лет твой отец провел в тюрьме?

— Я не знаю…

— А твоя мать?

— О, мама! Не очень много… Наверное, меньше, чем твоя.

— Да, я свою мать почти не знаю. По воскресеньям бабушка водила нас посмотреть на нее через решетку… и ты хочешь, чтобы наши дети жили, как мы?

— Н…е-т.

— Чтобы они стали ворами, как все наши родственники?

Потрясенная, она поднялась.

— Повтори, что ты сказал, — произнесла она, пылая румянцем.

— Что наши родители и вся наша родня — сплошные воры.

— А!.. Теперь я поняла… Это… это ужасно! Ты просто чудовище, Бруно! Как ты смеешь оскорблять тех, кто произвел нас на свет? И ты еще утверждаешь, что почитаешь Богоматерь, которую ее божественный сын целовал у подножия своего креста?

Он с раздражением всплеснул руками:

— Ну при чем тут это?

— Как говорится: «Почитай отца и мать своих».

— Когда они достойны почитания.

— Может, ты еще скажешь, что мой отец вообще негодяй?

— А кто же он еще? Он целыми днями обворовывает государство!

— Он не ворует у государства! Он просто отказывается подчиняться законам, с которыми не согласен.

— Все преступники утверждают то же самое.

— Но мой папа никогда никого не убивал!

— По его вине немало людей провели часть своей жизни в тюрьме, по его вине таможенники убивали контрабандистов, работавших на него, по его вине погибали таможенники, оставляя вдов и сирот. И ты еще будешь утверждать, что твой отец не самый отъявленный негодяй?

— Я этого тебе никогда не прощу, Бруно! По какому праву ты смеешь так говорить? А твой отец…

— Я думаю точно так же и о своем отце, если это может тебя утешить.

— Ты попадешь в ад!

— В ад? Только за то, что я хочу, чтобы ты была честной и чтобы наши дети воспитывались в уважении к закону своей страны? Ты что, совсем чокнулась?

— Так, теперь давай, оскорбляй меня! Прав был Ипполит!

Бруно пришел в страшную ярость, услышав имя Ипполита, своего сверстника, который уже давно вертелся вокруг Пимпренетты.

— В чем же, интересно узнать, он был прав, этот Ипполит?

— Когда уверял меня, что я с тобой не буду счастлива.

— А с ним будешь, да?

— Почему бы и нет?

— Хорошо, я понял! А я-то, когда воевал в Алжире, отказывался верить тому, что мне писали, будто ты гуляешь с Ипполитом!

— И ты разрешал писать тебе разные пакости обо мне? Ты верил этому вранью? Вот как, значит, ты на самом-то деле относишься ко мне?

— Но ты сама заговорила об Ипполите.

— Плевать я хотела на твоего Ипполита! Но я выйду за него замуж — тебе назло!

— Ты выйдешь за него замуж, потому что тебе нравится его рыбья морда.

— Он вовсе не похож на рыбу.

— Ах, как ты его защищаешь!

— Я его защищаю, потому что ты на него нападаешь!

— А я на него нападаю, потому что ты его любишь!

— Ладно, пусть будет так, я его люблю! Он станет моим мужем и позволит мне носить мое колье! Он не будет обзывать меня воровкой!

— Конечно, потому что он сам вор и закончит свои дни на каторге!

— Ну хорошо, Бруно!.. Я с тобой расстаюсь… Я тебя больше никогда не увижу… и ты не станешь отцом моих детей!

— Тем хуже для них!

— Это потому, что ты не хотел бы иметь детей, у которых мать — воровка, да?

— Единственное, чего бы я хотел, так это никогда не возвращаться из Алжира. У меня там были друзья, храбрые парни, которых убили. Но почему же не меня? Это бы всех устроило, и по крайней мере я был бы мертв, не зная, что ты мне изменила!

Мысль о том, что ее Бруно мог быть убитым, заставила Пимпренетту забыть обо всем на свете. Она бросилась к нему на грудь и залилась горючими слезами, сжимая его руки.