Позорный столб (Белый август)

«Одному очень ответственному лицу надо обеспечить нелегальную квартиру», — сказал ему вчера кладовщик. По всей вероятности, он и сам не знал, о ком идет речь.

Это было второе поручение, данное Эгето на сегодня.

Известный скульптор, которого он посетил на улице Крушпер, имел рядом со студией две небольшие комнатки с отдельными выходами; но от страха он чуть не лишился дара речи, когда узнал, с какой целью пришел Эгето. А ведь он от Советской республики получал крупные заказы и значительные денежные вознаграждения.

— Мне в самом деле очень жаль, — проговорил скульптор сначала любезным тоном. Но когда Эгето сделал попытку убедить его, заговорил уже без всяких околичностей — Здесь нельзя! Прошу понять, я, собственно, никогда не занимался политикой, и мой творческий труд… В общем об этом не может быть и речи, сударь!

Он с ненавистью смотрел на Эгето, и тому не оставалось ничего иного, как уйти. А великолепным местом была эта маленькая студия!

Эгето не знал, смеяться ему или досадовать, но все же его опечалила неудача. Он сел в трамвай и поехал назад, на площадь Святого Яноша, и по ступенькам поднялся на гору Напхедь. На тихой маленькой площади стояли почти игрушечные домики; он постучал в дверь виллы, принадлежавшей одному врачу. Врач и его жена, черноволосая, с живыми глазами женщина, которая тоже была врачом, с готовностью согласились приютить человека, не преминув, однако, заявить, что они лишь сочувствующие и не во всем разделяют взгляды коммунистов — по вопросам, например, психоанализа, эмпириокритицизма Маха, регулирования деторождения.

— В настоящий момент это не столь уж важно, — улыбаясь, сказал Эгето.

Они договорились, что сегодня же после захода солнца «знакомый» Эгето займет одну из их изолированных комнат.

— Собственно говоря, кто же он? — осведомился напоследок врач.

Тогда Эгето откровенно признался, что и сам еще этого не знает; одно лишь не подлежит сомнению, что это ответственное лицо.

— Хоть бы он умел играть в преферанс, — смеясь, заметил врач.

Но по этому вопросу Эгето не мог дать каких-либо твердых гарантий.

Они расстались. По узкой улочке Эгето пошел вниз. Из открытого окна одного из домиков доносились звуки граммофона.

Глава одиннадцатая

Этот роковой день, ослепительный день 6 августа, утопавший в солнечном свете, острые языки вспоминали позднее не иначе, как «среду дантистов». Трагикомическую среду из истории социал-демократии, с начала мировой войны все глубже опускавшейся в болото оппортунизма, блистательный этап бурной деятельности министра внутренних дел Кароя Пейера с его пресловутой «твердой рукой». В этот день одна-единственная пощечина свалила государственную власть с ее комбинациями, смятением, предательством и продажной внешней политикой. В старинном замке графа Шандора кровь не лилась, там прозвучала лишь эта пощечина… Не будем, однако, предвосхищать события.

— Восемь колбас эти злодеи разрубили пополам! — с возмущением рассказывал возвратившемуся домой сыну Янош Штерц. — Твоей саблей они все переворошили в кладовой! И говорили, что тебя сегодня повесят.

Колбасный фабрикант в домашних туфлях совершал по залу свой утренний гигиенический моцион; под его носом красовались подусники. Он остановился перед сыном и вперил в него испытующий взгляд.

— Что же ты натворил?

— У меня ефть друзья! — надменно ответил Виктор Штерц.

— Это я знаю, — сказал старик. — Они стоят мне немалых денежек. — Он сел и, массируя колени, заговорил нудным голосом — Когда я был в твоем возрасте, я с твоей бедной матерью на колбасной фабрике, на улице Пратер…

— Отец! — остановил его Виктор Штерц.

— Что еще? — спросил старик без воодушевления.

— Готовяффа великие дела! — сообщил Виктор Штерц.

— Вчера тебя едва не укокошили, — насмешливо заметил старик. — Святые небеса! В каком виде ты явился домой! Тебе не сносить головы! Tu liba kott! — Янош Штерц от сильного волнения перешел, как обычно, на свой родной швабский диалект. — Я знаю, ты джентльмен…

— Профу ваф… — начал Виктор Штерц и вдруг круто повернулся. — Вы профтудитесь, ефли будете так фидеть.

Старик вздохнул.

— Сколько надо? — спросил он.

…В это утро у Виктора Штерца была пропасть дел, он даже не имел возможности хоть на минуту прилечь. Днем ему предстояло стать участником великих событий, а в десять часов утра он уже должен был находиться в отеле «Бристоль». Однако прежде всего следовало раздобыть мундир — накануне на литейном заводе его парадный мундир был вконец испорчен, превратился в тряпку и не годился уже ни на что. Итак, мундир. Любой ценой!

В былые времена это было совсем просто. Ты заходил в какой-нибудь респектабельный магазин форменной одежды и спустя полчаса выходил оттуда в новеньком с иголочки, пригнанном по фигуре офицерском мундире. А сейчас? Кто торгует готовыми мундирами в городе? Нет такого «форменного» идиота.

Он отправил горничную к двум своим приятелям, вызвал портье из Липотварошского казино — быть может, тот что-нибудь придумает?

— Среди наших клиентов, — признался портье, — в общем… едва ли найдется поручик!