Позорный столб (Белый август)

Этот толстенький мужчина был у матери единственный сын; ему было семнадцать лет, когда умер его отец и он выбыл из второго класса коммерческого училища. Он и прежде помогал в лавке, но, оставив училище, прочно обосновался в ней, ибо мать одна не могла обеспечить дело: выходить на улицу, зазывать покупателей, помогать во время примерки, навязывать нерешительному клиенту именно ту вещь, которую хотелось сбыть с рук, — какую-либо «добротную» заваль. И вовсе не ту, которую покупатель собирался приобрести вначале. Красноречиво торговаться, давать страшные клятвы, произносить ужасные слова: «Пускай у меня руки отсохнут, если я отдам за такую цену!» Ловко чередовать сладкоречивое увещевание и холодное безучастие, звать покупателя с улицы назад и ронять такую фразу: «Только потому, что сегодня вы первый!» Встречать ледяным и надменным тоном тех, кто желал продать; держать на свету заднюю часть предлагаемых брюк и доказывать, что они совсем как решето; замечать лоснящиеся локти у принесенных для продажи пиджаков, потертый воротник, бахрому на карманных клапанах, выворачивать дырявые карманы, показывать, как сильно мнется ткань; критиковать вещи за их старомодность; производить тактические маневры вокруг цены, выдвигать ящик стола, набитый деньгами, чтобы у продающего закружилась голова. Следить за тем, чтобы у покупателя не было слишком большого выбора, а то он запутается, не решится купить и скажет: «Я еще зайду» или «Я посоветуюсь с женой». Такой покупатель никогда не возвращается, это общеизвестно. Бывают покупатели иного рода: если им предоставляют небольшой выбор, они морщат нос и теряют охоту покупать. Если покупателя сопровождает жена, перед ней надо рассыпаться мелким бесом, суметь заговорить ей зубы. Следует знать, для кого главное — мода, а кому выгоднее говорить о качестве продаваемой одежды, что она, мол, крепка, как кожа. Встречаются такие, кто попадается на удочку, когда ему говорят: «Этот костюм носил граф X.» Другим, наоборот, такая рекомендация не нравится, они даже перед самими собой стремятся отрицать тот факт, что покупают одежду — ну, конечно же! — с господского плеча. Кроме того, не спускать глаз с портных, производящих мелкий ремонт одежды; проверять, какой ей придан вид; не лоснится ли где-нибудь, поставлены ли новые манжеты на потрепанных внизу брюках, покрашены ли потертые места у ворота, почищены ли засаленные карманы и т. д., и т. д. Со всем этим с помощью одного приказчика, на которого, разумеется, «совершенно нельзя положиться», мамочка справиться не могла.

И вот, когда Бела оставил училище и обосновался за прилавком, началась новая жизнь. Торговля в лавке пошла прекрасно. Бела на доверительных началах орудовал кассой, следовательно, в семнадцать лет денег имел вдоволь, да мать его и вообще-то не отличалась мелочностью. Вечерами он похаживал в кафе — сперва в «Лидо», бывшее по соседству, разделяя компанию других торговцев подержанным платьем, а позднее перекочевал в «Палермо» и «Ковач». Примерно в это время как-то перед закрытием лавки приказчик обнаружил на полке тетрадь. Надпись на ней гласила: «Коммерческая математика, Бела Зингер, уч. среднего класса „В“. Полистав тетрадь, приказчик со злорадной ухмылкой передал ее хозяйке. Ничего до той поры не подозревавшая лавочница была несколько озадачена.

— Что это? — на другой день спросила она сына.

— Приватные дела! — вспыхнув, ответил Бела, ибо в тетради, помимо перевода английских мер емкости и веса, были главным образом любовные стихи его собственного сочинения, посвященные кассирше из кафе „Палермо“.

По понятиям лавочницы, таковое обстоятельство — хотя на улице Лаудон и не привыкли ни к чему подобному— само по себе не являлось роковым, ибо, кроме ее Белы, стихи писали такие особы, как придворный советник барон Лайош Доци и царь Соломон; даже сам Йожеф Киш занимался рифмоплетством, и все же с ним поддерживали дружбу депутат парламента Пал Шандор и председатель правления Венгерского всеобщего ссудного банка Адольф Ульман. Беда была в том, что Бела, охваченный страстью к поэзии, стал пренебрегать своим ремеслом; он отошел от корифеев коммерции с улицы Лаудон и с улицы Петёфи, то есть перестал посещать кафе „Лидо“ и искал общества разных „людей искусства“.

— Я видел вашего Белу среди богемы, — с такими словами обратился однажды к лавочнице навестивший ее пожилой шеф конкурирующей фирмы. — К сожалению, коммерсанту это обходится в копеечку, госпожа Зингер!