Позволь снова тебя любить (СИ)

Мы вошли в светлую комнату, и я услышал лишь пищание аппаратов. Кристалл лежала с закрытыми глазами и какой-то трубкой во рту. Из ее запястья торчала игла, и еще десятки проводов, присосок и прочего дерьма были проведены к ее телу. На ее лице было множество царапин и синяков. Губа была разбита.

Я закрыл глаза, не в силах смотреть на свою искалеченную жену. Мне было более чем мучительно больно видеть ее такой. Я не мог поверить в то, что она лежит здесь без сознания. Здесь. Без сознания.

– Можно я останусь с ней наедине? – спросил я.

– Да, конечно, – опустив глаза, сказал доктор Финниган и вышел из палаты.

Я сел напротив Кристалл и аккуратно взял ее руку. Она тоже была в синяках и ссадинах, множественных кровавых подтеках. Я прижал ее к своим губам и, крепко зажмурившись, горько заплакал.

– Кристалл, девочка моя, – всхлипывая, шептал я. – Милая, очнись. Я умоляю тебя, очнись.

Я ненавидел себя. Я бесконечно себя ненавидел за то, что в последнее время так вел себя с Кристалл. Как я мог позволить себе столько времени воротить от нее нос только за то, что она беспокоилась за наши отношения? Я как последний конченый подонок срывался на нее по любому поводу. Какой же я мерзавец! Паршивый, подлый ублюдок!

Я отпустил руку жены, чтобы ненароком не причинить ей боль, потому что злость снова закипела во мне. Я отвернулся от Кудряшки и закрыл лицо руками. Щемящая боль снова пронзила меня насквозь, отчего мое дыхание сбилось, и сердце норовило выпрыгнуть из груди. Казалось, его биение слышит весь город. Голова снова закружилась, и я положил ее на грудь любимой.

Я знал, что за одну ночь нельзя изменить жизнь. Но за одну ночь можно изменить мысли, которые навсегда изменят твою жизнь. И эта ночь стала для меня именно такой.

Обессилив от терзавших меня страданий, я закрыл глаза и уснул, сжимая руку своей полуживой жены.

***

Я сидел в кресле и смотрел прямо перед собой, разглядывая движение крошечных пылинок в воздухе. Они плавно перемещались, следуя друг за другом, а затем исчезали.

Как бы и я хотел сейчас исчезнуть...

– Можно? – спросила моя дочь, входя в комнату.

– Да, – ответил я, не глядя на нее.

Она подошла ко мне и положила руку на мое плечо.

– Пап, ты должен выйти к людям.

– Я не хочу.

– Я понимаю, но...

– Я не готов сейчас ни с кем разговаривать, Элизабет.

– Хорошо, – она взяла стул и села напротив меня. Лиззи сжала мои руки, слегка поглаживая, и заглянула в глаза. – Ты сегодня что-нибудь ел?

Я отрицательно покачал головой, по-прежнему глядя в одну точку.

– Нужно есть, папа, о чем ты думаешь?

– Я ни о чем не думаю.

– Послушай, ты нужен мне, а главное Кристоферу.

Я это итак знал, но не мог думать о том, что будет дальше.

– Где он сейчас?

– Он сидит в чулане. Ни с кем не хочет разговаривать. Тебе нужно пойти к нему.

– Да, – я встал на ноги и потер опухшие глаза.

Элизабет проводила меня взглядом и опустила голову, прижав ладони к лицу. Я не видел, чтобы она плакала до этого момента. Я вообще не уверен, что она когда-то плакала так, как сейчас. Может я просто не замечал, потому что мои собственные слезы застилали мне глаза.

Я вышел из комнаты и поднялся наверх. Мой сын сидел в чулане, обхватив колени, и никак не отреагировал на мое появление. Я опустился на пол рядом с ним.

– Как ты, сынок?

Кристофер посмотрел на меня, ничего не отвечая.

Я испугался, что он перестанет говорить. Я знал много случаев, когда дети вообще переставали разговаривать после серьезных потрясений.

– Малыш, я знаю как тебе нелегко. Я сам не представляю что делать дальше, но мы должны говорить об этом, мы должны быть одной командой.

– Почему мамочка нас бросила? – спросил Крис. От его взгляда у меня заболело сердце, а на глаза навернулись слезы. Осознание невосполнимой потери просачивалось в меня со скоростью света.

– Мамочка нас не бросала, не говори так.

– Но она ушла! – закричал мальчик.

По моим щекам заструились слезы. Я не мог сдерживаться. Я даже не пытался, хоть и понимал, что нельзя вести себя подобным образом перед ребенком, который потерял мать.

Несколько дней подряд он не проронил ни слова, а сейчас говорил все, что чувствовал.

– Ты знаешь где она сейчас, верно? Она всегда наблюдает за нами, поэтому мы должны быть сильными.

Как я могу просить четырехлетнего сына быть сильным, если сам сижу на полу в чулане со слезами на глазах? Сейчас я не был сильным. Я был самым слабым слабаком на планете. До потери Кристалл я не думал, что способен столько плакать. Я не знал, что существует такая боль. Я чувствовал себя заживо погребенным, потому что задыхался.

Даже если я стоял посреди улицы, мне казалось, что я нахожусь в замкнутом пространстве, которого становится все меньше. Но я не могу это остановить, и не представляю смогу ли когда-нибудь.

– Ты врешь! Она не может наблюдать за нами! Она лежит в гробу, глубоко под землей! Я сам видел!

А я не видел, как гроб с моей женой опускали в сырую землю. Я не мог на это смотреть и пошел прочь, приведя всех в замешательство. Я не хотел видеть похороны своей любимой. Это мучительно больно. Господи, как это больно!