Позывной – Кобра. Записки «каскадера»

Советский Союз готовится к эвакуации из Афганистана. Командование 40-й армии определяет график и порядок вывода войск, КГБ проводит закулисные переговоры с лидерами оппозиции, чтобы наших на марше не трогали. Ахмад Шах согласен. Зачем ему терять своих людей под нашими бомбами и ракетами, когда впереди решающая схватка за власть? Гульбеддин, наоборот, грозится устроить нам кровавую баню. Партнеры нервничают: что с ними будет после нашего ухода? Только генерал Сыдык спокоен:

— За нас не волнуйтесь. Нам бы только продержаться полгода, потом все будет нормально.

Периметр советского посольства напоследок в спешном порядке укрепляют в инженерном отношении. На территории Представительства КГБ закопали огромную цистерну с неприкосновенным запасом горючего. У ворот выстроили будочку с бронестеклами, обшили изнутри листами стали. В нем будет сидеть дежурный прапорщик. Ему не позавидуешь. Гранатометов у оппозиции много.

Архивы тщательно просматриваются, наиболее ценные документы фильмокопируются приехавшей специально для этих целей бригадой из Центра. Лишние бумаги сжигаются. Работа организована четко, идет без суеты. В коридоре возле бронированной двери архива поставили баллон с кислородом на случай экстренного уничтожения секретных материалов.

Составлены списки сотрудников посольства и КГБ, которые останутся в Афганистане после вывода войск. Их полторы сотни. Начинают отправлять домой жен сотрудников. С ними беда! Они не торопятся домой, всеми правдами и неправдами оттягивая отъезд, потому что каждый лишний день пребывания в Афганистане стоит хороших денег. И улетать транспортными самолетами не желают, подавай комфортный ТУ-134!

Меня вызывает начальство, просит уступить «слухачам» УАЗ (брезентовый тент уаза пропускает радиоволны), взамен предлагают месяц поездить на «Ниве».

На следующее утро, побывав в полку, возвращаюсь обратно в Кабул. На маршруте имеются два опасных участка, которые всегда проскакиваем на максимальной скорости. На обочине замечаю мальчонку. Внезапно он начинает перебегать дорогу. Выворачиваю руль влево и бью по тормозам, однако попадаю по педали газа. У «Нивы» педали расположены несколько иначе, чем у уаза, а я еще не адаптировался к новой машине. Машина делает рывок и подминает ребенка… Проскользив юзом метров десять, машина останавливается. Подбегаю к распластавшемуся на асфальте мальчонке, пытаюсь оказать помощь. Однако он угасает на руках. Набегают местные жители. Пожилой крестьянин, отец мальчика, в бессильной ярости трясет меня за грудки.

Подъезжает машина оперативного полка, шедшая следом. Выскакивают несколько офицеров. Хошаль, выхватив пистолет, оттесняет толпу, заталкивает меня в машину, садится за руль «Нивы». Приезжаем на совместный пост ГАИ. Меня на бронетранспортере военной комендатуры 40-й армии привозят на место происшествия, составляется протокол.

Ко мне на квартиру нескончаемым потоком идут афганские товарищи, сопереживают, успокаивают, как могут. Приехал в парадной форме при всех наградах генерал Насимголь. Он спокоен, пожалуй, даже весел, подтрунивает надо мной:

— Ты же нечаянно. Никакой кровной мести не будет. За эти годы я тоже нечаянно успел задавить троих бачат. И, как принято на Востоке, откупился.

Командир оперативного полка Иса успел съездить к родителям погибшего мальчика выразить соболезнование и передать пару мешков муки, сахара и 40 тысяч афгани на организацию похорон. Для афганцев это довольно приличная сумма. Хошаль грозится в случае чего стереть кишлак вместе с жителями…

Наши советники тоже не сидят сложа руки. Некоторые развернули слишком бурную деятельность: успели доложить начальству, что отец погибшего собирает банду, чтобы отомстить советникам. Руководство Представительства рекомендует мне несколько дней не выходить на работу. Двое ребят до поздней ночи сидят у меня в квартире — то ли охраняя, то ли, наоборот, карауля, чтобы не сбежал в Пакистан. Посылаю их к черту.

На следующее утро и в течение последующей недели каждый день на злополучной «Ниве» продолжаю поездки в полк: нужно завершить работу по формированию учебного батальона Хошаля.

Тем временем дело передается в военную прокуратуру. Военный прокурор — пожилой майор, страстный фотограф. В Афганистане в линейном подразделении служит его сын, лейтенант. Над кроватью в его комнате висят замечательные фотографии, сделанные на боевых. Прокурору хочется заснять живых «духов». Привожу в оперативный батальон, размещающийся в древней Пагманской крепости. Фотокамера щелкает непрерывно. Затем поднимаемся на сопку на советскую сторожевую заставу. Завидев лазурь водохранилища и Сашкины удочки, майор загорелся порыбачить. Сашок ежится, просит отложить рыбалку назавтра.

— Почему?

— Нужно стенку выложить.

— Зачем?

— Душманские снайпера балуются.

Я подарил прокурору две кривые сабли и полсотни патронов 45-го калибра к его трофейному «Кольту».