Позывные дальних глубин

Крупная непрошеная слеза ползла по небритой щеке командира. Он её не стыдился и не смахивал. Это было всего лишь эпизодом, частичкой его личной жизни, о чём он имел право вспомнить, чтобы уже в следующее мгновенье не принадлежать самому себе.

А по календарю исходила на нет осень и близилась зима. Океан по-прежнему простирался на сотни миль вокруг безликим и безжизненным пространством. Казалось, конца и края не будет слишком уж затянувшемуся автономному плаванию, да ещё в аварийной ситуации, когда не работали корабельные механизмы и приборы. Вот и единственный куль муки иссяк. Питаться приходилось одной лишь рыбой, которую всё же удавалось иногда ловить.

Сам Непрядов и все офицеры постоянно лазали по отсекам, разговаривали, как могли поддерживали погрустневших, осунувшихся моряков. Но и отцы-командиры были не из железа. Силы у людей постепенно таяли, некоторые уже с трудом несли вахту и всё больше отлёживались на койках.

Доктор Целиков особенно нервничал, потому как в экипаже появились признаки дистрофии. Даже чувство голода исподволь у некоторых стало пропадать. Александр Сергеевич пичкал моряков какими-то таблетками, убеждая, что это может помочь. Корабельный эскулап понимал, что он становится скорее утешителем, чем исцелителем.

В какой-то мере команду спасало, что пока не было недостатка в пресной воде. Как-то по курсу попался небольшой необитаемый островок, и там по счастью отыскался родник. Вода оказалась вполне пригодной для питья, и ею «под завязку» загрузили целую цистерну. Да только одной лишь водой, как известно, сыт не будешь. Всем по-прежнему хотелось хотя бы сухую корку хлеба пожевать.

20

Вечерело. С высоких небес на океан полилась густая синь, краплёная россыпью далеких звёзд. В тишине временами хлобыстало полотнище паруса, вознесённого над рубкой, да еле слышно журчала вода, струившаяся вдоль ватерлинии. Это немного успокаивало Непрядова. Корабль всё-таки не прекращал своего движения. Проверив верхнюю вахту, Егор спустился на нижнюю палубу. В центральном поговорил немного с механиком о делах житейских и побрел к себе в каюту, намереваясь вздремнуть.

В командирском жилье стоял полумрак. Тускло светил над входной дверью аварийный плафон, создавая иллюзию присутствия в каком-то мире нереальных, фантастических видений. Но это был всё же привычный мир его подводного обитания, где душа на короткое время находила покой и отдохновение.

Раздевшись, Егор лёг под одеяло и стал ждать пришествие спасительного сна, когда можно будет хоть на короткое время избавиться от не проходящего желания чего-нибудь поесть. Сопротивляясь навязчивым мыслям о еде, он пробовал думать о чём угодно, только не о том, каким вкусным может быть обыкновенный ржаной сухарь. Однако это было выше его сил и «окаянный» сухарь всё время присутствовал перед глазами — тот самый, который он, забавы ради, однажды немного погрыз, а потом, почти целехоньким, швырнул за борт на съедение алчущим бакланам. И век бы о том не вспомнил, а вот теперь — надо же…

Скрипнув, дверь отодвинулась, вобравшись на роликах в полую переборку, и в тесном проёме обозначилась грузная фигура Колбенева.

— Ты не спишь, Егорыч? — последовал вопрос.

— Сплю, — недовольно буркнул Егор.

— Ну, спи, спи, — позволил Вадим, тем не менее бесцеремонно усаживаясь на командирскую койку и всей мощью своего обширного зада придавливая дружку ноги.

— Хрен моржовый, — простонал Егор. — У меня ж нога не зажила.

— Ну, извини, — посочувствовал Вадим. — Я и забыл, мсьё, что вами рыбка закусить хотела.

— Вот именно, — сердито проворчал Егор. — Хотел бы я видеть тебя на моём-то месте. Ты бы уж точно в трубу торпедного аппарата не влез и в «корме» своей необъятной враз бы пробоину получил.

— Политработников акулы не кушают, — назидательно сказал Вадим. — Это не их пища.

— А что, брезгуют? Иль боятся, что могут как от грибочков травануться?

— Запомни! Мы — это стальная или гранитная твердь, а потому капиталистическим акулам не по зубам.

— Что ж, на тебе, может, акула и впрямь бы поломала зубы, или, на худой конец, поперхнулась, — согласился Непрядов. — А вот подсунь ей твоего Собенина — она бы точно отравилась.

Колбенев польщёно хохотнул.

— А вот тебя, Егорыч, эта людоедка не только с удовольствием, но и поделом бы сожрала. Зря поторопился удрать от неё.

— Ты так думаешь?

— Похоже, Собенин так думает.

— А почему? Чем это я ему так напакостил?

— Был у меня тут разговор с твоим комиссаром. Оказывается, у него масса всяких претензий к тебе.

— Тоже мне, Америку под Жмеринкой открыл. — Егор лениво зевнул. — А впрочем, это его личное дело.

— Не скажи… Собенин всегда остаётся себе на уме и отнюдь не так глуп, как может показаться. Тут дело в другом.

— Это в чём же? — Непрядов возбуждённо заворочался, приподнимаясь на локтях.

Колбенев помолчал, как бы подхлёстывая Егорово нетерпение.

— Скажи, только откровенно, — заговорил, наконец, Вадим. — Вот ты, будучи в лагуне, сознательно подготовил тогда лодку к взрыву? Ведь так?

— Допустим, так, — подтвердил Непрядов, с подозрением косясь на дружка.