Прах и безмолвие

Вручив себя прекрасной Бернадетте, он действительно не хотел, чтобы судьба сводила его с другими женщинами. И, хотя он вовсе не искал их расположения, просто невероятно, к чему иногда могла привести душевность при допросе. Недавно какой-то доброжелатель из полиции намекнул Бернадетте, что ее женишок признан ударной сексуальной силой уголовно-следственного отдела. Это дорого обошлось Сеймуру, а потому, прежде чем войти в дверь к Памеле Уотерсон, он напустил на себя самую ледяную официальность, на какую только был способен.

Сначала она повела себя так же, как и он, больше того, даже почти враждебно. Сеймур и не возражал бы, если бы она продолжала в том же духе, но не смог посочувствовать ей самым искренним образом, когда она сказала, что слишком устала, чтобы вынести продолжительный допрос, а она в свою очередь не могла не отозваться на его неподдельное сочувствие. И уже через пятнадцать минут они сидели рядышком на софе, пили кофе и наперебой рассказывали случаи из своей ужасной служебной практики.

— Но мое самолюбие питает то, что я могу быть сама собой, — сказала она в завершение череды сетований на свою профессию.

— Что?

— Я хочу сказать, что у меня нет никакой необходимости тянуть эту лямку. Работы выше головы, людей не хватает, платят мало, оборудование паршивое, и всякий раз, когда я безропотно тащу свой воз, мне говорят, что я ангел, а стоит мне чуть-чуть пожаловаться на усталость, мне тут же говорят, что я эгоистка и дерьмо. Я все это могу завтра же бросить и уйти в частный сектор, и у меня тогда будет все, что я пожелаю. Или уехать за границу. И тогда у меня будет вдвое больше, чем мне нужно. Но я не сделаю этого, не могу этого сделать, потому что тогда я перестану быть самой собой. Глупо, правда? Как будто сидишь в тюремной камере и оттуда есть только два выхода: через дверь или через окно, под которым тысяча футов до голых камней. Вот так сидишь и знаешь, что никогда-никогда не воспользуешься этой удобной дверью на свободу.

— Вы в этом уверены? — спросил Сеймур.

— Конечно, уверена! Я же только что это все вам рассказала! — сердито ответила она.

— Нет, я хотел сказать, что обычно бывает не два выхода, а больше.

— Правда? Тогда назовите мне еще два, — с вызовом бросила она.

— Хорошо, — улыбнулся Сеймур. — Что случится, если вы запустите полной уткой в министра здравоохранения?

— Меня уволят.

— Ну вот, один способ есть. А что будет, если вы забеременеете?

— В таком случае все подумают на беднягу Святого Духа, — грустно проговорила она.

— На кого бы ни подумали, это второй способ. Вы хотите иметь семью, милая?

— Когда я вышла замуж, мне казалось, что это так естественно. Дело в том, что я католичка. Может, и не добрая, но католичка. А он мыслил совсем по-другому. Я просто поплыла по течению тогда. Хотя нет, неправда. Я повела себя так, потому что тогда мне именно этого и хотелось. Теперь я бы… но все, поздно.

— Между вами все кончено окончательно и бесповоротно? — спросил Сеймур. — Вы будете разводиться?

Она покачала головой.

— Нет, никакого развода. Я все еще католичка. Но, вы правы, между нами все кончено. Ах, но я все равно хочу быть с ним, до сих пор. Тот смешной парень, который приходил в первый раз, наверное, рассказал вам, что застал нас, когда мы обнимались. Это, разумеется, ничего не значило. Просто, когда вы ужасно устали и подавлены, объятия так помогают.

Она задумчиво посмотрела на Сеймура, произнося эти слова, и он сделал огромный глоток воздуха из своей пустой чашки.

— Понимаете, — продолжала она, — я ушла от него не потому, что он переменился после нашей свадьбы, а потому, что он был больше самим собой, чем я это осознавала.

— Как это? — удивился Сеймур.

— Звучит по-дурацки, да? — улыбнулась она. — Я имею в виду, до того как мы поженились, я знала, что он храбр только на словах, на самом же деле напугать его ничего не стоит, что он с ума сходит от натуральных блондинок с длинными ногами. Но все это казалось неважным. То, что он был не храброго десятка, наоборот, как-то сближало нас, и я думала, что сумею уберечь его от ситуаций, в которых он не смог бы сдержать себя и взорвался бы. А насчет длинноногих блондинок… Так я и сама длинноногая блондинка. И что из этого вышло? Ничего хорошего. Просто чтобы доказать, какой он отчаянно смелый, он стал ввязываться в разные авантюры. И я не могла вечно состоять при нем, чтобы удерживать от взрывов бешенства. А его страсть к стройным блондинкам вовсе не исчезла с моим появлением. Как я уже сказала, я не могу сослаться на то, что не знала, за кого пошла.

— А в какие авантюры он ввязывался? — поинтересовался Сеймур.

— Типа того, чтобы открыть собственное дело. Безумие затевать что-либо подобное, когда ясно, что за тебя никто работать не будет!

— Но вы еще любите его? Поэтому, когда он вам позвонил и попросил встретиться с вами, вы пошли?

— Конечно. А почему бы и нет? — рассердилась она.

— Вы же знали, что полиция искала его, потому что нам нужна его помощь в расследовании серьезного дела, — сказал Сеймур так сурово, как только мог.