Прах и безмолвие

Что же касалось Уотерсона, то не было нужды беспокоить старых должников, а уж тем более перегораживать дороги и отменять рейсы в аэропортах. Вынужденный бежать из собственного дома, без денег, обремененный заботой о наркоманке, лишенной своего допинга, разве может человек с таким характером, как Уотерсон, не привлечь к себе очень скоро внимание. Неделя и то было для него слишком много. Дэлзиел давал ему три дня, четыре — максимум.

Через восемь дней, однако, его уверенность стала потихоньку слабеть. А когда его вызвал Дэн Тримбл, он чувствовал себя бейсболистом, вышедшим на поле без рукавицы и маски.

Началось все сразу с попадания мячом по голове.

— Скажи-ка мне, Энди, — начал шеф полиции. — Есть ли мне какой-то резон терпеть, чтобы меня поливали Дерьмом потому, что я не хочу закрывать дело Свайна?

— Вот поймаю Уотерсона…

— Уотерсона! Ты ведь нисколько не продвинулся в его поисках! И даже если тебе удастся его найти, а он подтвердит свои показания, для тебя он будет совершенно бесполезен. Бесполезен он для тебя, ясно?

В ответ Дэлзиел смог лишь неопределенно промычать. Он обыгрывал связь этого дела с наркотиками сколько мог, выдвинув предположение, что Свайн с помощью шантажа мог принудить Уотерсона к молчанию. Никого это не убедило. Даже Свайн, услышав от Дэлзиела эту версию, искренне рассмеялся. А Теккерей еще раз во весь голос начал жаловаться шефу полиции на несправедливое преследование, которому подвергается его клиент со стороны начальника сыскного отдела.

— Итак, мы возвращаемся к тому, с чего начали, — сурово проговорил Тримбл. — Хорошо, Энди, я тебе разъясню, что это значит. Я довожу до сведения судьи, что дело Свайна может быть возобновлено. Я не сомневаюсь, каков будет приговор суда. И все, Энди. Никаких больше нападок на мистера Свайна. Понял? А пока ты ни словом, ни действием не дашь Идену Теккерею повода даже заподозрить, что ты опять намекаешь на ответственность Филипа Свайна за смерть его жены.

Дэлзиел попытался возразить:

— Я не уверен, что…

Но Тримбл тут же его оборвал.

— Энди, лучше послушай, что я тебе говорю, и послушайся. Что касается твоих театральных забав, ты волен не следовать моим советам и продолжать выставлять себя дураком. Мне это не нравится, но я не собираюсь быть таким же посмешищем, как ты, и открыто перед всеми запрещать тебе это.

Он замолчал, чтобы набрать в легкие воздуха. «Для такого маленького человечка он выглядит весьма внушительно», — подумал Дэлзиел.

Тримб снова заговорил.

— Но на службе я даю тебе не совет, а как старший по чину просто приказываю. И уверяю тебя, неповиновение приказу повлечет за собой наказание. Это ясно?

— Да, сэр. Наказание, сэр. Но почему, сэр?

— По уставу, Энди, по уставу, — грустно улыбнулся Тримбл. — А это, хоть ты мне, может быть, не поверишь, больнее, чем по тому самому месту. Можешь идти.

Вот как! Можешь идти — и даже не предложил своего божественного напитка!

— Хорошо, сэр. Спасибо, — проговорил Дэлзиел, вставая. — На бал идете, сэр?

Сегодня вечером был бал, устраиваемый мэрией в благотворительных целях.

— Конечно, иду. Человек в моем положении вряд ли может позволить себе пропустить это, насколько я понимаю, главное событие в общественной жизни графства. А ты?

— О да. Простым смертным тоже прислали приглашения, — сказал Дэлзиел. — Возможно, я приглашу вас на танец.

— Как мило, — пробормотал Тримбл. — Думаю, из тебя получится лихой танцор, особенно если ты на минутку утратишь бдительность.

Это уже было поистине фиаско. Корнуэлец перешутил йоркширца! Любой судья засчитал бы ему победу. Волоча ноги, расстроенный Дэлзиел вышел из кабинета.

Глава 10

Тримбл был прав. Никакие другие мероприятия в городе: ни вечер танцев, организованный «Клубом либералов», ни пикник «Клуба регби», ни фестиваль духовых оркестров, инициатором которого выступила Федерация рабочих, — не смогли затмить бала, устроенного мэрией, он оказался самым выдающимся событием в общественной жизни Среднего Йоркшира.

Ни один человек с претензиями на определенное положение в обществе, власть, благотворительную деятельность, социальную сопричастность или просто моду не мог позволить себе не присутствовать.

В билетах и правда значилось: «Форма одежды — любая», что должно было подчеркнуть демократичность данного собрания, и Питер Паско, пойдя на поводу у жены, настроенной против элитарной роскоши, явившись в темно-сером фланелевом костюме, совершенно потерялся среди кружевных манишек, галстуков-бабочек и широких поясов всех цветов телевизионного спектра. Он не попытался оживить свое невзрачное оперение, даже обнаружив, что эгалитарные принципы Элли не помешали ей вложить кругленькую сумму в короткое, сильно декольтированное темно-синее шелковое платье в стиле, который принцесса Диана ввела в моду лишь неделю назад.