Прах и пепел

– С тобой? – Андрей пожал плечами. – Я не врач, не знаю.

– Врачи – все беляки, – с убеждённой злобой ответил Чак. – Всем им… одна цена.

Андрей молча несогласно покачал головой. Чак посмотрел на него, усмехнулся.

– Ладно. А ты чего один? Наказали?

– Нет, я в паре с Леоном должен быть, а у него рука болит, – Гэб заинтересованно приоткрыл глаза. Андрей заметил и объяснил: – На Хэллоуин руку ему повредили.

– Сломали? – спросил Чак.

– Нет, вывих сильный. В локте. Так-то вправили, связки не порваны, но болит.

Чак и Гэб понимающе кивнули. Чак посмотрел на свои руки, лежащие на коленях, и повторил:

– Что это у меня было?

Андрей не ответил. Гэб наконец выровнял дыхание и устало закрыл глаза.

– Спать будешь? – улыбнулся Андрей. – Ну, спи. Пошли, Чак.

Чак встал.

– Ладно, – и выдавил: – Я ещё приду к тебе.

У Гэба дрогнули губы то ли в улыбке, то ли в плаче. Андрей мягко подтолкнул Чака к двери. Но Чак и сам понимал, что надо уйти. Он сам был благодарен, что и в тюрьме, и потом здесь никто не видел его слабости, не злорадствовал. Парни не в счёт – это их работа. А что дразнили они его, так он и сам задирался, как мог.

До палаты Чака они дошли молча. Андрей помог ему раздеться и лечь, накрыл одеялом.

– Подоткнуть тебе?

– Нет, – разжал губы Чак. – Выпутываться долго.

– Хорошо. Кнопку ты куда забросил?

– Не знаю. Посмотри у стены.

– Ага. Нашёл.

Андрей подобрал кнопку и положил её на тумбочку. Чак смотрел на него, и Андрей решил объяснить.

– Всё равно я не в дежурке, а у Гэба буду. – Чак кивнул. – Ну, тогда всё. Спи, я пошёл.

И уже у двери его нагнало тихое:

– Подожди.

Андрей быстро вернулся к кровати.

– Что?

– Подожди, послушай… Ты ведь горел, так?

– Ну да, – кивнул Андрей. – Мы все тут горели. Ты же знаешь.

– Да, я не о том… Послушай, вот после боли, в параличе, долго лежал?

– Н-не знаю, – искренне ответил Андрей. – И… и это не паралич. Можешь двигаться, но не хочешь. Понимаешь?

– Понимаю, – Чак облизал пересохшие губы. – Как вы это называете?

– «Чёрный туман». Дать попить? – Чак мотнул головой. – А правильно будет – депрессия.

– Да, да. Слушай, как это у тебя в первый раз получилось? Ну, когда встал, ты помнишь?

Андрей улыбнулся.

– Помню.

– Расскажешь?

Андрей прислушался, кивнул и сел возле кровати.

– Ладно. Пока Гэб спит. Было так…

…Чья-то рука теребит его за плечо. Он… он знает эту руку, она уже трогала его, раньше, без боли, да, это было, он горел, и эти руки обтирали его, без лапанья, обтирали водой и становилось легче. И голос. Этот голос он тоже знает. Слова непонятны, голос требовательный, даже сердитый, но не злой. И рука добрая. Он медленно, натужно поднимает веки. Старое морщинистое лицо, белая косынка закрывает волосы. Что ей нужно от него? Он же уже перегорел, всё, кончен. Она… она была добра к нему. И подчиняясь её руке, шершавой, в мозолях, он садится, берёт в руки стакан с водой. Пить? Он не хочет пить. Нет, это что-то другое. Что она хочет от него? Он… он должен отнести стакан? Куда? Туда? Тому парню в углу? Напоить того? Зачем? Но привычка к послушанию сильнее всего, даже «чёрного тумана»…

…– И… понёс?

– Да, – Андрей улыбнулся. – Отнёс, напоил. Посидел с ним. Он горел вовсю. И обратно пошёл.

– Эта… белая нарочно, что ли, так сделала?

– Думаю, – Андрей на мгновение нахмурился и кивнул. – Да, теперь понимаю, что так. Понимаешь, пока о себе думаешь, из «чёрного тумана» не встанешь. Страшная это штука. Горишь когда, ну, что я тебе про боль рассказывать буду, – Чак кивнул, напряжённо глядя на Андрея. – Душили себя, о стенки головы били. Это кто терпеть не мог. А в «чёрном тумане»… просто застывали. Ну, а тут… начнёшь двигаться, воды там подать, обмахнуть, другого кормишь и сам есть начинаешь… Так и вставали, – Андрей улыбнулся. – Я долго про это думал, понять хотел.

– Понял?

– Не всё. Слушай, я вот что у тебя хотел спросить. Тебе руки когда прокололи?

– Чего?! – изумился Чак. – Что вы все про уколы толкуете? Не кололи мне ни хрена. В руки.

– Тогда чего ты горишь? – так же изумился Андрей, прислушался и вскочил. – Стонет. Всё, я побежал. Спи.

И мгновенно исчез за дверью. Чак даже движения его не заметил. И чего, в самом деле, про уколы все спрашивают? И парни с этим лезли, и беляк. Нет, уколов в руки не было, это он помнит точно. Ладно, может, Андре ещё зайдёт, выспросить тогда у него про уколы, он молодой, малец, считай, и поболтать любит… Может, может, потому и паралич, что уколов не было? Парней кололи, и у них «чёрный туман», а у него уколов не было, вот руки и отнялись… Но… но почему Андре спросил: «Тогда чего ты горишь?». Нет, это надо выяснить, расспросить, как следует. А пока поспать, что ли? Больше ничего не остаётся. Если б ещё сны хорошими были, а то снится всякая пакость. Чак закрыл глаза. Ладно, у него ещё будет время всё обдумать. Кто завтра дежурит? Этот метис, как его, Крис? Да, Крис, его ещё Киром почему-то стали звать. С ним тоже можно поговорить. Не малец уже, соображает… как надо. И не болтун. Ладно, всё завтра. Чак улыбнулся, засыпая.