Практика дзэн

Старый Токусан, великий мастер дзэн, однажды ошибся временем и пришел в столовую со своими чашами. Сэппо (тогда кухонный мастер, а впоследствии сам великий мастер дзэн) сказал: «Еще не звонил колокол на обед, зачем вы пришли?» Токусан кивнул, как бы говоря: «Вот что? Понимаю…» — и вернулся в свою комнату. Эта история легла в основу знаменитого коана. В годы своего расцвета Токусан был энергичным человеком, известным тем, что пользовался палкой, побуждаемый своим духом дзэн. А теперь он стал спокойным, подобно Тихому Океану.

У огня сидит старик, кажется, что он уже почти впал в детство, у него слезятся глаза и течет из носа. Но внезапно он зовет своего приятеля и идет с ним в сад, вместе они принимаются наполнять колодец снегом. Они энергично носят снег со двора в ведрах на коромыслах. Их упорство в этой безнадежной задаче просто смешно, но они продолжают свое дело.

Старик дает совет покинутому всеми молодому человеку, предлагает ему руку помощи. Некоторые из старших монахов, возможно, сделают ему замечание: «Этот малый украл деньги в компании, где работает его отец, и безрассудно промотал их. Семья лишила его наследства, и он попал в тюрьму. Даже когда он посещал нас, он выманивал деньги и вещи у посетителей своей бойкой болтовней. Однажды он прокрался в помещение для больных монахов и украл их деньги с другими вещами. Оказывать ему помощь — все равно, что бросить деньги в море». Старик кивает головой, но говорит: «Это все же неплохой человек. Я жду его обращения. Если он будет продолжать вести себя так, как сейчас, он плохо кончит. А что касается небольшой суммы денег, то это неважно. Сейчас он больше всего нуждается в доброте других людей. Мне безразлична теория моралистов о том, что если я дам ему хоть немного денег, что я, кстати, и делаю, — я буду способствовать его разложению. Это холодная теория, и я с ней не согласен. Несколько лет назад прокладывали туннель и обнаружили глубокую расщелину; казалось, она поглотит весь цемент, который можно туда влить; она была подобна бездне, и заполнить ее казалось невозможным. Строители готовы были впасть в отчаяние, однако, не желая признать себя побежденными, они продолжали работу и в конце концов добились успеха. Если сейчас я повернусь спиной к этому человеку, он навсегда погибнет».

Старец произносит наизусть изречение: «И грех, и благословение пусты. Змея глотает лягушку. Жаба поедает червей. Ястреб питается воробьями. Фазан ест змей. Кот ловит мышей. Большая рыба пожирает мелких. И все оказывается в порядке. Монах, нарушивший предписание, не попадет в ад».

Ободренные его словами и свободными манерами, некоторые молодые монахи, знакомые с современной беллетристикой, повторяют другое дзэнское изречение: «Сами страсти — это боддхи». Подобно современным авторам, они утверждают, что Шакьямуни Будда просто вбил себе в голову гвоздь. И, поскольку необходимо дать страстям полную свободу, монахи могут позволить себе все, что им вздумается. Но они слышат в ответ: «Тут вы совершаете большую ошибку, и вот по какой причине. Каждая ваша нэн-мысль вызывает определенное действие. Это карма. Доброе намерение в настоящий момент оставляет вас в хорошем состоянии ума, дурная мысль увеличивает ваши дурные импульсы. Всякое действие имеет свои результаты. Вы поднимаете руку, делаете шаг, и эти действия управляют Великим Зеркалом Мудрости вашего ума. Закон причинности точен и суров. Он настолько беспощаден, что вы должны покорно склонить перед ним голову, как во время воздушного полета. Вы должны шагать тихо, как если бы находились в присутствии Его Величества императора. Не давайте одурачить себя писателям. Они могут иметь широкий круг обожателей, но где же их зрелость?»

Кажется, что перед нами почти слабоумный старик, но, дойдя до этого пункта, он внезапно становится воплощением бодрости.

«Не впадая ни в «у», ни в «му», кто может присоединиться к мастеру?» Здесь «у» означает форму (хэн), а «му» — пустоту (се). Изучающий не пребывает ни в форме, ни в пустоте. Однако, занятый деятельностью в обычном мире явлений, он не покидает сферы Реального.

«Тогда как другие стараются подняться, подняться над уровнем». В начале практики дзэн изучающий совершал невозможные усилия, чтобы отличиться, ему хотелось явно выделиться из толпы, и его борьба была необыкновенно упорной. Однако теперь «он, единый со всеми, спокойно сидит у огня». В зрелости все сливается воедино. Борьба позади. Не то, чтобы он был лишен духовности: он поднялся над нею. Вот он спокойно сидит у огня; старик, у которого течет из носа; он забыл о дзэн и обо всем подобном. Но если вы тщательно понаблюдаете за ним, за его случайными и, по-видимому, тривиальными действиями, вы обнаружите, как они гармоничны, как выдержаны.