Праотец Мосох

Во-первых, в русском языке есть еще и слово оревина, т. е. «бык»

^{592}. Во-вторых, в древние и средневековые времена землю пахали как на волах (оскопленный бык), так и на лошадях. Выбор (при наличии такового) тягловой силы производился в зависимости от условий вспашки. Если условия обработки почвы были тяжелыми, то применяли лошадей, поскольку развиваемое ими усилие больше, чем у волов. Если же условия позволяли, то предпочитали применять волов из-за их выносливости и неприхотливости.

Здесь мы можем обратиться к словарю Брокгауза, согласно которому, «крупный рогатый скот является самой выгодной и наиболее удобной для эксплуатации отраслью рабочего животноводства, особенно на юге и юго-востоке России, где переложная система земледелия на крепких степных залежах требует довольно интенсивной рабочей силы. Удовлетворить подобным требованиям только и может такое выносливое и неприхотливое животное, как вол. На нем без ущерба для здоровья можно работать до 10 часов в сутки, но вместе с тем от вола нельзя требовать каких-либо быстрых движений, так как при них он очень скоро устает и потеет. Опыты выяснили, что работа вола по своей производительности равняется только 2/3 таковой же у лошади. По Попову, на один кг живого веса лошадь обнаруживает работу в 940 кг в час, а вол только 620. Но, уступая лошади в производительности работы, вол превосходит ее выносливостью и отличается крайней неприхотливостью».

В Великороссии, практически до конца Средних веков, господствовало подсечно-огневое земледелие, для которого содержание тяглового скота вообще не обязательно, равно как и наличие землеобрабатывающего инвентаря (применялась борона-суковатка для заволачивания зерна в землю)^{593}. Пашенное земледелие в Великороссии изначально развивалось в районах ополнй

^{594}, бывших как центрами поместного землевладения, так и центрами оформления государственности

. Великорусские оратаи предпочитали обрабатывать землю лошадьми, в этом можно убедиться из широко известной былины о Микуле Селяниновиче и Вольге Святославовиче, со слов которой известно, что Микула пахал на соловой кобыле. Здесь следует отметить еще один нюанс.

По словам Л. P. Прозорова: «Ритуальная пахота героя — широко распространенный мотив у целого ряда индоевропейских народов: италиков, индусов, греков, франков. Священный золотой плуг присутствовал, по сообщению Геродота (IV, 5, 7), в обрядности «скифов»-пахарей, сколотов Поднепровья, скорее всего бывших реликтом доскифского населения берегов Днепра. Легенды о пахаре-богатыре присутствуют у прибалтийских финнов (князь Калевипоег, имя которого явно происходит от литовского или латышского «кальвис», — кузнец — и напоминает как финнско-карельского Ильмаринена, так и «божьих ковалей» славян, пахавших на Змее — у эстонцев, кузнец Ильмаринен — у карел), чудесного пахаря Тюштяна избирают на княжение в мордовском предании. Впрочем, есть все основания считать, что указанные финно-угорские предания — заимствование у индоевропейских народов, в случае с карелами и мордвой — конкретно славянских. У карел были распространены даже собственно былины, перенятые у русских^{595}, откуда, очевидно, и перешли в карельские руны темы головы противника, насаживаемой на кол в ограде его собственного двора, увенчанной уже головами предшественников героя, самоубийства воина-изгоя Куллерво, бросающегося на меч, и, наконец, тема волшебника кузнеца, вспахивающего плугом из золота и серебра «змеиное поле» (очевидно, переосмысление «пахоты на змее» славянских ковалей). Что до мордвы, то ее предания подвергались сильнейшему влиянию русских соседей, в особенности раскольников^{596}, да и само предание об избрании Тюштяна царем едва ли не дословно повторяет легенду о Пшемысле.