Петроградский комитет, согласно его собственному отчету, стал центральным комитетом всей организации и главным местом оказания помощи евреям благодаря размаху деятельности и расположению в столице[717]
. Александр Гинцбург же в письме «Джойнту» объяснял эту централизацию тем, что Петроградский комитет пользовался особым расположением правительства и служил каналом распределения средств[718]. Эти факты, хотя они и верны, заслоняют еще одну важную причину, по которой Петроградский комитет стал исполнять роль центрального руководящего органа огромной организации, оказывающей жизненно важные услуги сотням тысяч евреев по всей империи. Начиная с Союза для достижения полноправия еврейского народа в России, с Ковенского совещания и до основания ЕКОПО инициатива таких широкомасштабных, охватывающих всю Российскую империю еврейских проектов исходила от горстки активистов, которые жили в столице. Эти люди — в их числе Винавер, Брамсон, Крейнин и Слиозберг — в ходе своей деятельности приобретали не только организационный опыт, но и кредит доверия — по меньшей мере в своих собственных глазах — как представители российского еврейства.Какие бы надежды ни питало российское правительство на то, что переселение евреев в годы войны — дело временное, после того как армия занялась конфискацией и раздачей имущества евреев, напрашивался вывод, что еврейская миграция в разные части России, вероятнее всего, не прекратится[719]
. По крайней мере, активисты, занятые оказанием помощи, видели ситуацию именно так. Более того, институции по оказанию помощи пострадавшим от войны напрямую связывали трагедию беженцев с шансом заново обустроить общинную жизнь[720]. Масштабный бюджет ЕКОПО и столь же масштабный запрос на помощь пострадавшим привели к созданию целой армии профессиональных специалистов по оказанию такой помощи[721]. Указывая на такие политические фигуры, как Брамсон, Борис и Юлий Бруцкусы и Иосиф Бикерман, Стивен Зипперштейн выдвигает предположение, что люди, годами работавшие на институциональные перемены, добились подлинного лидерства только в войну, когда радикальные преобразования общества казались неизбежными[722]. Сходным наблюдением делится Михаил Бейзер, отмечая, что на первый взгляд ЕКОПО казался очередной «баронской» организацией, подконтрольной Гинцбургам и узкому кругу петроградских олигархов, однако масштаб задач, с которыми столкнулся центральный комитет ЕКОПО, побудил его к сотрудничеству с широкими слоями населения на волне народной инициативы и энтузиазма[723]. Такие факторы, как добровольное самообложение налогом и потребность беженцев в активном участии в жизни еврейской общины, тоже, вероятно, вынуждали ЕКОПО все более ответственно относиться к своей миссии[724].И все же, рассматривая эти процессы в жизни еврейской общины в годы войны, мы видим свидетельства не только радикальных перемен, но и продолжения довоенных тенденций. Во время войны еврейская элита ни в коей мере не выпускала из рук контроль над общественными организациями. Хотя Брамсон и Крейнин были секретарями Петроградского комитета, контакты с правительством оставались в руках элиты: юристы Слиозберг и Шефтель представляли Петроградский комитет в Особом совещании по устройству беженцев, а барон Гинцбург — в Татьянинском комитете[725]
. К тому же, как мы уже видели, еще до войны в руководство еврейскими организациями пришли новые лидеры. Хотя война, несомненно, ускорила процессы демократизации еврейской общины, по меньшей мере с 1905 года, а в некоторых случаях и ранее общественные организации, которые прежде управлялись петербургской финансовой элитой, все чаще ощущали влияние более молодых профессионалов-активистов, требовавших перемен в руководстве и в направлениях деятельности. Еще на Ковенском совещании в 1909 году все участники признавали и растущую роль интеллигенции в жизни еврейской общины, и потребность в дальнейшей демократизации, которую они понимали в первую очередь как расширение руководства, допуск к руководству не только представителей финансовой элиты.