Правда и Небыль

— Я же тебе сто раз рассказывал, — удивился Алексей Михайлович.

— Вот именно, сто раз. В разных разговорах. Когда-то, — сказал Зверобоев. — А мне нужно сейчас. Один раз. До слёз понятное объяснение. И чтобы я мог задать вопросы.

Юрьев вздохнул. Он знал принципы Зверобоева. Информацию он предпочитал получать от лучших специалистов, в нужном объёме и в нужное время.

— Тогда тебе — к Лобанову, — сказал он. — Мы привлекаем его для консультаций по нашей банковской коллекции. Я ему позвоню. Когда ты сможешь с ним встретиться?

— Имя, отчество, научное звание? — уточнил Зверобоев.

— Виктор Алексеевич Лобанов, профессор. Так когда ты сможешь?

— Желательно сейчас. Вообще — сегодня. Времени мало.

— Хорошо, я тебе сейчас пришлю эсэмсэку с его мобильного и предупрежу его, что ты ему будешь звонить, — пообещал банкир.

— Счастливо.

14:00. Степаниди

Москва. Улица Полины Подбойской, д. 15, стр. 6, кв. 4

Степаниди разбудил солнечный зайчик, попавший прямо в глаз. Это был не первый утренний свет. Фотограф почти всегда любезно позволял солнцу вставать раньше, чем он сам.

Лучику в комнате было не место. По внутренним часам Георгия Константиновича на дворе стояло раннее нью-йоркское утро. Но реальность на этот раз сопротивлялась. Она утверждала, что на дворе московский осенний день.

Тяжело вздохнув, Степаниди рывком сел на кровать, упёр ноги в пол. Он старался не шуметь, зная, что кто рано встаёт, тот других достаёт. Нащупал тапочки. С кряхтением посмотрел, чьи — его или Али? Оказались, Алькины. Смешные, с ушками и глазками. Но вспоминать, куда он дел свои, не хотелось, а Алинины были безразмерные. Значит, будут его. Кто первый встал, того и тапки.

Шаркая ногами, Георгий Константинович добрался до ванной комнаты, по-быстрому умылся. Его полотенца и зубная щётка были на месте. Что и неудивительно: их он здесь оставлял вчера. Как и халат. В кармане которого должны лежать «Парламент» и зажигалка.

Лицо в зеркале ему не понравилось. Растрёпанная седина, тяжёлые синяки под глазами. Характерная линия щёк и подбородка — лицо ещё не превратилось в грушу, но к тому всё идёт. Здоровенный нос. Кто-то ему говорил, что нос растёт всю жизнь. Кажется, Аля. Наверное, вычитала в каком-нибудь дрянном женском журнальчике, там чего только не пишут.

На шестиметровой кухоньке было не развернуться. Степаниди бочком подобрался к холодильнику, где доживало своё вчерашнее вино. Кое-как, едва умещаясь между холодильником и столом, вытащил початую бутылку. Вино было так себе — риоха с Майорки. Но всё-таки его купили там, на Майорке, и это было настоящее вино. Подходящий бокал нашёлся в ящичке над плитой.

Помыв бокал, он сел за стол. Щёлкнула зажигалка. Струйка дыма поднялась к низкому бетонному потолку.

Наедине с собой Степаниди мог позволить такую роскошь, как честность. Он никогда не злоупотреблял ею, но сейчас чувствовал, что это уместно.

«Я старею», — думал Георгий Константинович, подливая себе вина. Да, он уже не тот, что был вчера. Во всех отношениях. Да, ночь была замечательной. Аля, судя по всему, в восторге. Он тоже… ну, наверное. В молодые годы он на эту Алю и не посмотрел бы. В сущности, девушка второй категории: не особенно умна, не очень страстная и не столь уж интересная. Ухоженная, да, но и только. Хотя он, Степаниди, уже в том возрасте, когда все молодые девушки кажутся красивыми. И если совсем уж честно, кроме обаяния и опытности по женской части, ему помогают синие таблеточки. А также и то, что к Але он заглядывает не слишком часто. И в основном для того, чтобы убедить себя — он ещё на что-то годится. «Да, я уже в таких годах, когда не знаю, что меня радует больше — согласие женщины или её отказ», — подумал про себя фотограф.

Но это не такая уж и беда. Неприятно, но переживаемо. Навыки он не утратил, а таблеточки действительно помогают. Гораздо неприятнее другое: он начинает выходить из моды.

Ну да, ну да, Степаниди — имя. Но уже не марка. Нет, конечно, марка всё ещё. Но вот именно «всё ещё». Он всё больше часть истории фотографии, но всё меньше — часть процесса. Химия, чёрно-белая плёнка, несколько «коронок», набитых годами, — хорошо, но уже чаще и чаще такие вещи начинают восприниматься не как причуды гения, а как банальная неспособность старого пса выучиться новым трюкам.

Вчера у него был серьёзный разговор. Заявились иностранцы с деньгами. Хороший заказ. Он его возьмёт, разумеется. Но по ходу разговора он услышал фразу, от которой его передёрнуло. Их главный — высокий, худой, очень традиционный англичанин в лоббовских лоферах — сказал: «Понимаете, для нашего проекта нужны снимки в стилистике семидесятых, а у вас это получается естественно». Степаниди отлично понял, что подразумевается за этой вежливой формулировкой.