Правда о деле Гарри Квеберта

— Значит, мне надо действовать. Вы это хотите сказать?

— Да. Действуйте, Маркус. Не будьте обманутой мокрой курицей вроде меня.

Я улыбнулся:

— Вы кто угодно, только не курица, Дениза.

— Маркус, что произошло на прошлой неделе? Что вы выяснили?

Пятью днями ранее

31 октября профессор Гидеон Алканор, один из ведущих специалистов по детской психиатрии Восточного побережья и хороший знакомый Гэхаловуда, подтвердил то, в чем уже не оставалось сомнений: у Нолы было серьезное психотическое расстройство.

На следующий день после возвращения из Джексона мы с Гэхаловудом поехали на машине в Бостон; Алканор принял нас в своем кабинете в Бостонском детском госпитале. Он считал, что на основе данных, которые ему предварительно переслали, можно диагностировать детский психоз.

— В общих чертах, что это значит? — нетерпеливо спросил Гэхаловуд.

Алканор снял очки и долго протирал их, словно обдумывая то, что хотел сказать. Наконец он повернулся ко мне:

— Это значит, что, по-моему, вы правы, мистер Гольдман. Я прочел вашу книгу пару недель назад. В свете того, что вы описываете, и тех данных, что прислал мне Перри, я бы сказал, что Нола иногда теряла связь с реальностью. Вероятно, в момент одного из таких припадков она и подожгла комнату матери. Той ночью, 30 августа 1969 года, у Нолы возникли искаженные отношения с реальностью: она хочет убить мать, но понятие «убить» в данный конкретный момент для нее ничего не значит. Она совершает поступок, смысл которого не осознает. На эту первичную травму впоследствии накладывается эпизод с изгнанием дьявола, память о котором вполне могла спровоцировать раздвоение личности, временные «переключения», когда Нола вдруг превращалась в свою мать, которую сама же и убила. И тут все усложняется: теряя связь с реальностью, Нола целиком оказывается во власти воспоминания о матери и о своем страшном поступке.

С минуту я пытался осмыслить услышанное:

— То есть вы хотите сказать…

Алканор кивнул, не дав мне закончить фразу:

— На стадии декомпенсации Нола избивала себя сама.

— Но что могло вызывать эти припадки? — спросил Гэхаловуд.

— Вероятно, значительные эмоциональные перепады — стрессовые ситуации, глубокая печаль. То, что вы описываете в своей книге, мистер Гольдман: встреча с Гарри Квебертом, в которого она безумно влюбилась, потом его отказ, из-за которого она даже пыталась покончить с собой. Картина, я бы сказал, почти «классическая». Когда эмоции зашкаливают, наступает декомпенсация. А когда наступает декомпенсация, Нола видит мать, которая наказывает ее за то, что она с ней сделала.

Все эти годы Нола и ее мать составляли единое целое. Нам нужно было получить подтверждение у Келлергана, и в субботу, 1 ноября 2008 года, мы отправились на Террас-авеню целой делегацией: Гэхаловуд, я и Тревис Доун; последнего мы поставили в известность о том, что узнали в Алабаме, и Гэхаловуд попросил его пойти с нами, чтобы подбодрить Дэвида Келлергана.

Открыв дверь и увидев нас, тот с порога заявил:

— Мне нечего вам сказать. Ни вам, ни кому-то еще.

— Зато мне надо вам что-то сказать, — спокойно объяснил Гэхаловуд. — Я знаю, что произошло в Алабаме в августе 1969 года. Я знаю про пожар, я знаю все.

— Ничего вы не знаете.

— Выслушай их, — сказал Тревис. — И впусти нас, Дэвид. Разговаривать лучше внутри.

Дэвид Келлерган наконец уступил; он впустил нас в дом и провел на кухню. Налил себе чашку кофе, не предложив нам, и сел за стол. Гэхаловуд и Тревис уселись напротив, а я остался стоять в некотором отдалении.

— Ну так что? — спросил Келлерган.

— Я ездил в Джексон, — ответил Гэхаловуд. — Я говорил с пастором Джереми Льюисом. Я знаю, что сделала Нола.

— Замолчите!

— Она страдала детским психозом. У нее случались приступы шизофрении. 30 августа 1969 года она подожгла комнату матери.

— Нет! — выкрикнул Дэвид Келлерган. — Вы лжете!

— В ту ночь вы обнаружили Нолу на крыльце, она пела. В конце концов вы поняли, что произошло. И вы изгоняли из нее дьявола. Думая, что это пойдет ей на пользу. Но последствия были катастрофическими. У нее начались припадки раздвоения личности, во время которых она пыталась наказать себя сама. Тогда вы уехали подальше от Алабамы, на другой конец страны, в надежде оставить призраков позади, но призрак жены преследовал вас, потому что она по-прежнему жила в голове Нолы.

По щеке Келлергана скатилась слеза.

— У нее иногда случались припадки, — всхлипнул он. — Я не мог ничего сделать. Она сама себя избивала. Она была и дочь и мать одновременно. Она себя била, а потом сама себя умоляла прекратить.

— И тогда вы включали музыку и закрывались в гараже, потому что это было невыносимо.

— Да! Да! Невыносимо! Я не знал, что делать. Моя дочь, моя милая дочь, она была так больна…

Он зарыдал. Тревис смотрел на него, в ужасе от услышанного.

— Почему вы ее не лечили? — спросил Гэхаловуд.