Правда о первой ночи

Мне не о чем было больше с ним говорить. Я все поняла. Главное – чтобы он не запер меня.

Айтен уложила меня в спальне, на прохладных простынях и вышитых подушках. За окном спальни шевелились изумрудные тени – там остывал от дневной жары сад.

– Что ты такого сказала ему, что он так разозлился? Если бы ты знала, как он тебя ждал… Оставайся здесь, он сделает тебя счастливой… Поверь мне, это самый лучший мужчина, какого я когда-нибудь встречала, – вздыхала Айтен, прикладывая к моим разбитым губам тампоны, смоченные в отваре ромашки, а мне от ее слов было еще больнее.

А потом… Потом в спальню ворвался Наим, он был бледен, в руках держал телефон.

– Мне только что позвонил Мюстеджеп… Они были в Кадыкёй, на площади… Ева, – произнес он убитым голосам, – он потерял Валентину… Всегда держал за руку, не выпускал ее ни на минуту… Но она потерялась…

Глава 26

Оставив машину на стоянке возле моста, мы переплыли Босфор на водном автобусе и оказались на площади Кадыкёй, где прогуливались толпы праздного люда, но в основном более цивилизованные, во всяком случае, сильно отличавшиеся от тех, кого я видела, когда мы ехали из аэропорта Ататюрк к центру Стамбула. Женщины и девушки здесь были в джинсах, у многих осветленные волосы, яркая косметика на лице, и многие курили прямо на ходу. Я обратила внимание на то, что джинсы на многих девушках не скрывают смуглых, украшенных пирсингом животов. Молодые парни с серебряными серьгами в ухе все как один пользовались гелем для волос – их прически, щедро смазанные этим пахучим блестящим студнем, сверкали на закатном солнце розовыми бликами… Среди современной, слегка распущенной заджинсованной и расхристанной молодежи можно было встретить держащихся за руки парня с девушкой, представляющих другой мусульманский мир: сильно верующих. Парень в строгом костюме и белой рубашке, лицо сердитое, взгляд настороженный, на девушку свою, закутанную по самые брови в темный шарф, смотрит как на свою собственность, чтобы никто случайно не задел локтем, не коснулся. Под непонятной многослойной одеждой девушки кроется ее девственное, лишенное растительности и зажатое тисками религиозных представлений о близости мужчины и женщины тело… Ни пудры, ни помады, ни духов, ни открытых летних платьев не узнает эта девушка до самой смерти, выйдет замуж за своего парня в пятнадцать-шестнадцать лет и станет каждый год рожать ему детей до тех пор, пока не состарится и не превратится в уродливую старую ворону в черных, мрачных одеждах…

Мюстеджеп, держа меня крепко за руку, привел к самому берегу пролива, мы спустились на ступени плавучего кафе, где прямо на наших глазах жарили на решетке рыбу. Нашли свободный столик, и шустрый веселый официант в потемневшем от дыма и грязи фартуке, приняв наш заказ, уже через пару минут принес нам по мягкой теплой булке, в разрезе которой уже томилась горячая, только что с раскаленной решетки, жареная скумбрия, обложенная кольцами лука и пересыпанная зеленью, и поставил перед нами бутылку с лимонным соком.

Мюстеджеп, показывая мне, как правильно следует есть этот огромный аппетитный бутерброд величиной с три мои ладони, приоткрыл булку и обильно полил рыбу и лук лимонным соком. Я, сглотнув слюну, последовала его примеру, и вскоре от этой вкусноты в руках осталась лишь промасленная салфетка…

– Пить хочешь? – спросил меня мой красивый и на редкость обходительный спутник. Он был так хорош, что девушки-турчанки, черноволосые белозубые красавицы, увешанные серебряными серьгами, ожерельями и звенящими кольцами браслетов, в голубых джинсах и пестрых вязаных кофтах, сидящие за соседним столиком, буквально не сводили с него глаз и о чем-то шептались.

Мы выпили лимонаду и снова поднялись на площадь. Какая-то заунывная мелодия, которую я поначалу воспринимала просто как музыкальный фон всему Стамбулу и этому незнакомому, толпящемуся вокруг меня народу, оказалась вполне реально воспроизводимым на электронном клавишном инструменте аккомпанементом к непривычной для меня песне… Двое слепых, мужчина и женщина, исполняли ее, доставляя удовольствие огромному количеству благодарных слушателей, которые бросали монеты в затертую до дыр картонку…