Правда о первой ночи

Едва только увидев Наима, я сразу поняла, что расскажу ему все. Я и до этого предполагала, что единственным человеком, перед которым я открою душу, будет он, но не знала, что меня так скоро прорвет, что я, даже не обращая внимания на Мюстеджепа и Айтен, начну рассказывать Наиму про Александра. Конечно, водка помогла мне вывернуться наизнанку, я чувствовала себя так плохо, так плохо, что была близка к истерике. Я рассказывала ему, мужчине, с которым прожила пять лет, о своем молодом любовнике с такой откровенностью, какой и не ожидала от себя, и не думала о том, какую боль ему причиняю, рассказывая о голубых глазах Александра, о его губах и руках… Я словно исповедовалась перед Наимом, забыв на какое-то время, что он прежде всего мужчина, любит меня, и мои признания ранят его, унижают и превращают в собственных глазах в бессловесного терпеливого раба. Думаю, подсознательно я готовила его к тому, чтобы и он в конечном счете пожелал смерти Александру, я распаляла его ревность, доводила до исступления его мужское самолюбие, разжигала чувство мести за то, что меня, его любимую женщину, предали, обманули, бросили, да к тому же еще и ограбили. Это мне так казалось. На самом же деле другая ревность, которую я разожгла своим рассказом о своем романе с Александром, ревность Наима к другому мужчине, взяла верх, и он, Наим, который никогда и пальцем меня не трогал, забыв, что за стеной Айтен, схватил меня за плечи и встряхнул так, что моя голова чуть не отлетела… А потом принялся бить меня по лицу. Он бил и плакал, ругался, плакал и снова хлестал меня по щекам, а затем, когда Айтен вбежала и он увидел ее белое лицо и расширенные от ужаса глаза, схватил меня, прижал к себе, чтобы она не увидела моего разбитого в кровь лица, рассеченной перстнем губы…

– Наим, что ты наделал? – рыдала я у него на груди. – Ты же отпустил меня. Ты же сказал, что я могу вернуться к тебе всегда, когда только пожелаю… и ты примешь меня…

Я не могла говорить, у меня челюсти сводило от рыданий.