Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Как потом рассказал мне начальник штаба Лозовой Василий Афанасьевич, наш комбат, тогда уже полковник Осипов, предварительно побеседовав со мной в медсанбате, лично ездил к командующему 70-й армией генералу B.C. Попову хлопотать за меня. Мол, молодо-зелено. Ясно, что в молодости человек загорается как сухие дрова. Наберется, мол, вскоре этот юный лейтенант опыта, остепенится и больше не будет делать необдуманных, опрометчивых шагов…

Выписали меня. А в справке написали: «Выписывается по настоятельной просьбе больного с амбулаторным лечением при части». Друзья в штабе батальона мне рассказали, что там всерьез обсуждали, как уберечь меня от трибунала за это, хотя и с благими намерениями, но умышленное «вредительство» и не дать свершиться моему переходу из категории командира штрафников просто в штрафники. И, говорят, визит комбата к командарму снял этот вопрос с «повестки дня». Да еще мне помогло то, что на установленных нами минах однажды ночью подорвались несколько немцев. Они, видимо, пытались проникнуть в наше расположение за «языком». Наверное, и для фрицев наличие минного поля здесь тоже оказалось неожиданностью.

Уже говорилось, что немцы не раз пытались как-то установить, какая воинская часть теперь противостоит им на этом оборонительном рубеже. Но все-таки им удалось определить, что это был штрафбат. Несколько позднее через свои громкоговорители немцы в начале каждой агитпередачи на русском языке обязательно включали нашу знаменитую песню «Катюша» и даже исполняемую по-немецки «Вольга-Вольга, Мутти Вольга», а затем уже призывали штрафников повернуть оружие против своих «командиров-притеснителей» и вместе с тем называли нас «бандой Рокоссовского». Как нам было и раньше известно, это прозвище дали немцы именно нашему батальону еще в 1943 году, когда батальон впервые вступил в бои на Курском выступе в полном составе тогда еще на Центральном фронте, которым командовал генерал Рокоссовский Константин Константинович.

В свободное время (а оно в обороне иногда все-таки бывало) офицеры вели со штрафниками беседы о боевом опыте – и своем, и самих штрафников. Это было, если хотите, что-то вроде обмена опытом или «курсов повышения квалификации». Находилось в этих беседах место и анекдотам, нередко скабрезным и даже плоским, пошлым. Иногда переиначивались на такой же пошлый лад наиболее популярные лирические песни. Вот, например, самый безобидный вариант некоторых строк из песни «Темная ночь» из фильма «Два бойца» звучал так:

И у детской кроватки тайкомСульфидин принимаешь…

Такое было жесткое время. А сульфидин в то время был новейшим и эффективнейшим средством не только от всякого рода воспалительных заболеваний, но и от некоторых венерических болезней.

Из рассказов бывалых воинов о боевых действиях я почерпнул многое и, в частности, узнал, что мой случай подрыва на мине не такой уж исключительный, что-то аналогичное со счастливыми исходами случалось и с другими. А мне запомнился рассказ командира роты капитана Матвиенко о том, как его однажды подкараулил в засаде здоровенный фриц, схватил, зажал под мышку и потащил. Кое-как ухитрился Иван свою болтающуюся где-то внизу ногу вставить между ног фрицу. Он просто не ожидал такой подножки, упал и на мгновение выпустил пленника, а Иван успел за этот миг сапогом ему «врезать меж глаз» и убежать.

Один из штрафников, майор по фамилии, кажется, Авдеев, сам был в недалеком прошлом командиром отдельной штрафной роты (армейской). Она состояла не из провинившихся офицеров, как роты в нашем ШБ, а из рядовых и сержантов, покинувших поле боя или отступивших без приказа. Были там и просто дезертиры или мародеры, а также бывшие заключенные-лагерники, которым была предоставлена возможность искупить свою вину на фронте. Наверное, не многие знают, что такую возможность они буквально завоевывали примерным поведением и даже своеобразным соревнованием за это право. Не всем желающим такое право предоставлялось.