Правда Виктора Суворова

Первое и, думаю, самое главное — это отсутствие ссылок на источники. По правилам жанра — а книги В. Суворова написаны в жанре исторического труда — ссылки эти необходимы. Между тем они даются очень выборочно. А их отсутствие для основного объема книг делает невозможным реализацию главной цели автора: убедить не только обычного читателя, но прежде всего историков в том, что внешнюю политику советского правительства, и в частности события 1941 года, нужно оценивать иначе.

Вторым очевидным минусом книг В. Суворова является их излишняя эмоциональность или, как мы бы сказали, их журналистский стиль. Именно потому, что книги В. Суворова исторические, а не журналистские, они должны были быть написаны иначе. В. Суворову и его книгам предстоит сформировать взгляды новых поколений историков на затронутые им темы. А для этого нужен спокойный и уверенный стиль нападающего, а не бесчисленное отстреливание в обороне от необъятной советской историографии по проблематике Второй мировой войны.

В заключение несколько слов о еще одной дате, установленной В. Суворовым: 6 июля 1941 года, «дне-М». Приводимые автором аргументы в пользу этой даты очень серьезны. И все-таки здесь нам, видимо, не обойтись без дополнительной информации, которой пока нет. Может быть, нам помогут недоступные сейчас архивы. Может быть, станут известны протоколы заседания Политбюро 21 июня 1941 года. Как историк я склонен считать, что В. Суворов прав. Если окажется, что «день-М» был назначен на 13 или 20 июля, это, в конце концов, не так уж будет важно. В. Суворов открыл для нас целый пласт нашей истории. В этом его величайшая заслуга. По его стопам, я уверен, пойдут теперь другие — поправляя, дополняя и уточняя. Они будут вторыми, третьими… десятыми. Виктор Суворов был первым.

Юрий Фельштинский

Десять лет спустя

Историческая концепция Виктора Суворова

Десять лет назад редакция «Русской мысли» проявила поистине мужество, начав публикацию серии статей Виктора Суворова, ставшего затем постоянным автором газеты. Изменение сложившегося мировоззрения — процесс сложный и медленный. Исходные позиции Виктора Суворова были крайне сложны. Шансов на успех очень мало. Признанный сегодня всеми автор был не банальным историком, а невозвращенцем. Он взялся за тему опасную и в политическом, и в научном смысле. В вопросе о германском нападении на СССР 22 июня 1941 года, как казалось, давно уже были поставлены все точки над «i».

Тем величественнее заслуга Виктора Суворова сегодня — десять лет спустя.

Я бываю в последние годы часто в Москве. Был там и в те недели, когда вышло миллионное издание «Ледокола». Его продавали на каждом углу. Видимо, продали весь миллион, так как потом выходили и новые переиздания. В период, когда тиражи на исторические книги упали до предела, миллионный тираж для книги был не просто большим тиражом. Это было что-то за пределом сенсации.

Отдавая должное автору, «РМ» в одном из номеров дала целую серию материалов, посвященных В. Суворову. Кроме самого В. Суворова, шли сопроводительные хвалебные в адрес Суворова статьи М. Геллера и А. Горянина. Все это было очень приятно видеть и читать. Но по тем же причинам странной для меня оказалась публикация еще одного письма — В. Векслера («РМ», № 4081), дело не в том, что автор письма не согласен со взглядами и концепцией Суворова. В первом же абзаце В. Векслер признается, что не читал «Ледокола». По-видимому, не читал и «День-М». Если так, то вряд ли В, Векслеру стоило торопиться высказывать свое мнение в письме в «РМ». Это крайне некорректно и по отношению к В. Суворову, и по отношению к читателям «РМ».

Истина не определяется референдумом. Свобода слова не означает, что «РМ» должна печатать любые мнения. Точка зрения, высказываемая В. Векслером, давно известна. Более 50 лет нам только это и внушалось всей советской и зарубежной историографией. Чтобы опровергнуть Суворова, сегодня, как в лучшие сталинские годы, по заказу пишутся книги: против одного смелого человека, истинного историка, не побоявшегося пойти против течения, отказавшегося петь в общем хоре.

Уже одна любознательность должна была бы заставить критиков Суворова задуматься, вчитаться, вслушаться в то, что говорит и пишет этот человек — с необычной судьбой, с потрясающей интуицией, с незаурядной работоспособностью. Какую веру в правоту своего дела нужно иметь, чтобы в 1985 году в одиночку пробивать железобетонные головы советских историков — последнего вагона в эшелоне «перестройки». Будем справедливы: уже захлебывались в гласности политики и государственные деятели, журналисты и писатели. А историческая редакция «Политиздата» до 1990 года боялась публиковать Троцкого; сборник советско-германских документов о 1939–1941 годах, нелегально отпечатанный в Вильнюсе 100-тысячным тиражом еще в 1989 году, был запрещен к продаже в Москве (и вышел в «Московском рабочем» только через два года).