Читаем Правила виноделов полностью

— Лучше избыток, чем недостаток, — утешала его сестра Анджела, она держала голову женщины и машинально поглаживала подушечками пальцев ее бледные виски. Кедр попросил Гомера ввести женщине во влагалище зеркало, Гомер подчинился и теперь угрюмо смотрел на отраженную в зеркале блестевшую шейку матки с крепко сжатым зевом; шейку обволакивала чистейшая слизь, и Гомеру показалось, что она купается в утренних розовых облаках, подсвеченных встающим солнцем.

Если бы Уолли Уортингтон глянул сейчас в зеркало, он сравнил бы матку с яблоком в бледно-розовой стадии созревания. Только вот что это за маленькая щелка? — удивился бы он.

— Как выглядит шейка матки? — спросил доктор Кедр.

— Прекрасно, — ответил Гомер.

К его удивлению, Кедр протянул ему пулевые щипцы. Простой инструмент, которым захватывают переднюю губу шейки матки, после чего зондируют глубину матки и начинают вводить расширители.

— Вы помните, что я вам сказал? — спросил Гомер у доктора Кедра.

— Тебе претит прикасаться к шейке матки? — ответил вопросом Кедр.

Гомер взял пулевые щипцы и захватил ими губу шейки матки, не допустив ни одной ошибки. «Но я не прикоснусь ни к одной кюретке, — подумал он. — Этого сделать доктор Кедр меня не заставит».

Но доктор Кедр даже не стал его просить.

— Спасибо за помощь, — сказал он.

Сам измерил полость матки и расширил канал шейки. Попросил только подать кюретку, Гомер подал.

— Помните, я спросил вас, необходимо ли мое присутствие? — тихо проговорил Гомер. — Если это не так важно, я бы предпочел ничего этого не видеть. Помните наш разговор?

— Но тебе надо это видеть, — ответил доктор Кедр, прислушиваясь к звукам, издаваемым кюреткой, и стараясь тише дышать. — Мое мнение таково, — продолжал доктор Кедр, — твое участие ограничится наблюдением и ассистированием, пусть непрофессиональным. Цель — усвоить ход операции и научиться ее делать, даже если ты этого не хочешь. Разве я кому-нибудь что-нибудь навязываю? Когда ко мне приходит всеми брошенная женщина и говорит, что она против аборта и хочет родить ребенка, еще одного сироту, я что, давлю на нее? Давлю? Никогда, — говорил доктор Кедр, продолжая выскабливание. — Я принимаю роды, черт бы все побрал. Ты думаешь, сколько родившихся здесь детей будут счастливы? Думаешь, жизнь сироты сахар? Конечно, ты так не думаешь. Но разве я когда-нибудь возражал? Никогда. И даже ничего не советовал. Я делаю то, что женщины просят, — аборт или еще одного сироту.

— Я тоже сирота, — вставил Гомер.

— Разве я требую, чтобы ты думал, как я?

— Но вы этого хотите.

— Женщинам, которые сюда приходят, все равно, чего я хочу, — сказал Уилбур Кедр.

Он положил кюретку среднего размера и протянул руку за маленькой, которую Гомер уже приготовил и автоматически протянул.

— Я хочу приносить пользу, — начал было Гомер, но доктор Кедр продолжал, как не слыша:

— Тогда не прячь голову в песок. Не вороти носа. Тебе это непозволительно. Ты сам мне сказал, и сказал правильно: «Я хочу приносить пользу, хочу все знать, участвовать в жизни приюта, не надо ничего таить от меня». Ты мне это внушил. И ты прав, — сказал доктор Кедр. Но тут же поправился: — Был прав.

— Но он живой, — сказал Гомер Бур. — И в этом все дело.

— Ты участник процесса, — продолжал Кедр. — Сегодня роды, завтра аборт. Твое неодобрение замечено. Оно законно. Ты вправе иметь собственное мнение. Но ты не вправе быть недоучкой, делать свою работу кое-как. А представь, что в один прекрасный день твои взгляды изменятся.

— Они никогда не изменятся.

— Ну хорошо. А если, вопреки желанию, тебе придется все-таки — ради спасения жизни матери — сделать…

— Я не врач.

— Точно, до совершенства тебе еще далеко. Хоть десять лет учись здесь, все равно профессионалом не будешь. Но что касается гинекологии и всего, что с ней связано, тут я могу тебе помочь стать первоклассным специалистом. Точка. Ты уже сейчас больше знаешь, чем многие так называемые опытные акушерки, черт бы их побрал.

Гомер видел, что работа с малой кюреткой уже подходит к концу, приготовил несколько ватных тампонов и подал один доктору Кедру.

— Я никогда не заставлю тебя, Гомер, делать что-то против твоей воли, — никак не мог успокоиться доктор Кедр. — Но ты будешь наблюдать, узнавать, запоминать то, что я делаю. Иначе для чего я? Разве мы посланы на эту землю бездельничать? Что, по-твоему, значит — приносить пользу? Ты думаешь, я тебя оставлю в покое, допущу, чтобы ты превратился в Мелони?

— А почему вы не учите ее? — спросил Гомер.

Вопрос вопросов, подумала сестра Анджела, но голова женщины в этот миг слегка дернулась у нее в руках, она застонала, и сестра Анджела, нагнувшись, коснулась губами ее уха.

— Все идет хорошо, миленькая, — прошептала она. — Врач уже все кончил. Сейчас будете отдыхать.

— Ты понимаешь меня, Гомер? — спросил доктор Кедр.

— Да.

— Но ты не согласен?

— Точно.

«Ах ты, дерзкий, упрямый, жалеющий себя, своевольный, высокомерный, несмышленый юнец», — подумал Уилбур Кедр, но вместо всего этого только сказал:

— Может, ты еще передумаешь и захочешь быть врачом.

— Мне нечего передумывать. Я никогда не хотел быть врачом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Последний рассвет
Последний рассвет

На лестничной клетке московской многоэтажки двумя ножевыми ударами убита Евгения Панкрашина, жена богатого бизнесмена. Со слов ее близких, у потерпевшей при себе было дорогое ювелирное украшение – ожерелье-нагрудник. Однако его на месте преступления обнаружено не было. На первый взгляд все просто – убийство с целью ограбления. Но чем больше информации о личности убитой удается собрать оперативникам – Антону Сташису и Роману Дзюбе, – тем более загадочным и странным становится это дело. А тут еще смерть близкого им человека, продолжившая череду необъяснимых убийств…

Александра Маринина , Алексей Шарыпов , Бенедикт Роум , Виль Фролович Андреев , Екатерина Константиновна Гликен

Фантастика / Приключения / Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы / Современная проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза