Однако, как показывала жестокая реальность, это были всего лишь ее наивные, не имеющие под собой никакой почвы мечты. Разве любящий парень, может забыть о своей любимой в самый важный для влюбленных день? Не может. Это нонсенс. Не так ли? Да и даже не это главное. Дело в том, что Вадим ни разу ни одним словом не намекнул Инне о своих чувствах. Более того, не так давно произошел у них один инцидент, который убедил ее совершенно в обратном.
Частенько, в тот самый момент, когда Инкин одурманенный и отравленный Вадькой мозг улетал в нереальность, а каждый сантиметр тела тонул и вязнул в сверхнаслаждении, Вадим обожал спрашивать, хочет ли она его. Это была такая фишка, от которой у него непременно срывало крышу. Он просто балдел от нетерпеливо произнесенного Инной "Да". Зачарованно смотрел на ее губы. Улыбался, знал наверняка, что они сейчас непременно прошепчут жадное "Хочу", но все равно, затаившись, ждал. Словно должна была прозвучать самая сногсшибательная новость. Дразнил, останавливаясь, и повторял, если Инка забывала ответить. И, наконец, добившись своего, зажигал свои красивущие глаза восторгом и кайфовал. Нравилось ему это признание, да и Инне самой тоже нравилось. Было в этом что-то такое интимное и сокровенное - то, что выбивало их секс из рамок простого механического удовольствия.
А в тот раз вслед за привычным вопросом прозвучал еще один. Неожиданный и такой приятный, заставивший ее отключить последние остатки разума.
- Ты меня любишь? - спросил он. Глаза Вадима застыли в ожидании, а губы больше не кривились в лукавой улыбке. Он был серьезен. Это был серьезный вопрос. Без игр. Настоящий. Так казалось.
- Да, - нисколько не сомневаясь и не заметив подвоха, ответила она. Это была чистая правда. Наступил момент истины.
Вадькин взгляд переметнулся на ее губы и замер в замешательстве, не веря, что оттуда могло вырваться это слово.
- Любишь? - переспросил. Губами легко коснулся ее губ, побуждая их снова говорить.
И после такой нежности разве сложно было согласиться?
- Люблю, - легко выдохнула она, счастливо вручая ему признание.
Вадькины зрачки вмиг расширились до бесконечности и утянули Инку с собой, словно в черную дыру, выворотили наизнанку всю ее душу. Раскрыли, взломали сердце. И посыпалась, полилась из него любовь словами откровения, громкими стонами, жаркими поцелуями. Впилась в тело Вадима острыми ногтями, въелась, вжилась, обволокла, желая немедленно пробраться в его сердце и там остаться. А Вадим жадно с наслаждением собирал все эти дары предназначенные ему - любимому и единственному, глотал их оголодало и ненасытно, утолял жажду, пока, наконец, не напился и не развалился, как обожравшийся сметаной довольный кот. Лежал сытый и удовлетворенный, и счастливо щурился в потолок.
- Инн, ты охрененная девчонка, - признался он ей тогда. Потом немного подумал и добавил, - я тебя... обожаю.
Странное признание. Не это Инка хотела услышать, но все равно улыбнулась.
- Я тебя тоже, - прильнула она к нему и поцеловала.
Он обнял ее, устраивая ее голову у себя на груди, а своей рукой удобно устроился на ее. Потеребил легонько сосок.
- Ты классно кончаешь, - заявил удовлетворенно.
Это точно был день откровений. Только в отличие от Инкиных, исповеди Вадима были несколько иные. Совсем иные.
- По-настоящему, - продолжал он сорить комплиментами, - не прикидываешься.
Нет, с Вадимом Инна, конечно же, не прикидывалась. Зачем бы ей все это было нужно? Находиться в таких условных отношениях, да еще и имитировать при этом оргазмы. Хотя с таким явлением, как не получить удовлетворение после близости она, вообще-то, была знакома. Не со всеми и не всегда она кончала. Даже с Вадькой у нее такое случалось. Например, когда наспех или в тот раз, когда Милка осталась в Вадькиной квартире. Совместный вечер вышел замечательным, а вот ночью полностью расслабиться не получилось. Впрочем, Вадим это отлично видел сам. Тем не менее, в большинстве случаев их интимная жизнь проходила на высоте. И вот, как выяснилось, в диком восторге от нее была не только Инна, но и Вадим. Приятный факт. Так что прозвучавшие слова, нескромные и не о любви, теплоты в душе все равно прибавили.
А потом... Потом все рухнуло.
Вадька еще немного полежал, мечтательно глядя туда же, в потолок, и вдруг разулыбался, вспомнив что-то смешное. Точнее очень смешное, потому что даже хохтнул едва слышно.
- Ты, кстати, помнишь сама, что только что говорила? - спросил он.
Помнит ли она? Естественно помнит. Она находилась в экстазе, но не в беспамятстве же и не в бреду. Почему она должна что-то забыть? Вот только вроде ничего смешного она не произносила, над чем можно было с удовольствием поржать. Поэтому с непониманием осторожно переспросила:
- Что?
- Серьезно? Не помнишь? - Вадька развеселился еще больше и зашевелился, разворачиваясь. Заглянул ей в глаза. - Не помнишь? Ты говорила - любишь. Меня, - уточнил, снова беспардонно ныряя своим взглядом в ее испуганное затравленно замершее сердце. А усмешка не сходила с его лица.