Правитель империи

Неожиданно он вспомнил диско, куда они как-то забрели с компанией подвыпивших друзей. Как завораживали рев и гром оркестра, сверкание линз прожекторов, брызги разноцветных вспышек, тени дергавшихся фигурок, потерявших способность ориентироваться во времени, в пространстве, в жизни. И теперь она напоминала ему одну из них, запомнившуюся лучше других бледную, худую, с горящими глазами и космами ведьмы и откровенно сексуальными дерганиями уличной потаскухи. Напомнила взглядом. Все другие аналогии шли от обиды. «Но ведь я люблю эту ведьму, эту потаскуху! Я умру без нее!».

Раджан встал с кресла, прошелся по комнате, поправил несколько безделушек, поставил бутылку виски в бар.

— Я ухожу, — глухо сказал он, приблизившись к Беатрисе и глядя теперь прямо в ее глаза. — Вещи мои отошлешь по адресу, который я тебе сообщу.

Он помолчал, улыбнулся своей печальной улыбкой:

— Я ни о чем не жалею. Я был счастлив.

Он подошел к двери, взялся за ручку, посмотрел на Беатрису. Вымолвил, словно смертельно раненый:

— Прощай, любимая.

— Прости, если сможешь, — воскликнула она, подбегая к нему. — Мы ведь друзья, правда?

Последний его взгляд Беатриса запомнила навсегда — на нее смотрел человек, которому нечего было терять в этой жизни.

— Я убил бы тебя, если бы мог! — воскликнул он громко и страстно. Но нет, не могу.

Лифт умчался вниз, а Беатриса стояла в коридоре, прислонившись к стенке щекой, и беззвучно рыдала…

Когда она вернулась, Бобби ставил на стол поднос с легким завтраком: овсяная каша, яйца в мешочке, масло, джем, поджаренные хлебцы. Стройный, широкоплечий, загорелый, счастливо наделенный на редкость правильными чертами лица, он знал, что нравится женщинам, иногда бравировал этим. Еще несколько лет назад он профессионально играл в теннис, чему щедро способствовали его природные гибкость и ловкость. Молочного цвета просторный костюм в какой-то мере скрывал красоту его фигуры, но Беатриса знала теперь каждую родинку на его теле, овалы мускулов, бледно-голубые ниточки вен. Хмурая, заплаканная, она подошла к зеркалу.

— Что-нибудь экстраординарное произошло? — поинтересовался он небрежно, бросив на нее, казалось бы, мимолетный, но на самом-то деле цепкий, внимательный взгляд. Поцеловал ее ласковым и долгим поцелуем в обнаженное плечо.

— Почему? Разве что-нибудь не так? — проговорила Беатриса, утирая слезы и приводя в порядок платье.

— Все так, моя любовь, — умиротворяюще ответил Бобби. Проснувшись вместе с ней, он невольно слышал разговор Беатрисы с Раджаном и был, разумеется, доволен. Еще бы! Он любит и любим. Это главное. Все остальное второстепенно. А побежденный? Как сказал однажды Джерри Парсел, побежденный достоин либо оплакивания, либо осмеяния. Если побежденный умен оплакивания, если дурак — осмеяния. В случае с Раджаном оно было в равной степени и смеяться и плакать — над его дерзостным невежеством и над его наивно-восторженным верованием.

— У меня сегодня три деловых встречи, — говорил Бобби, с удовольствием хрустя аппетитными хлебцами. — Ленч в клубе. Свидание с ветеранами второй мировой войны. Выступление перед ассоциацией пенсионеров. После чего я вновь — весь твой.

— У меня тоже денек не из легких, — Беатриса вздохнула, выпивая чашечку кофе. — Интервью в Бруклине. репортаж с выставки современного искусства. ленч в пресс-клубе с одним из арабских монархов. Черновой прогон пьесы на Бродвее. Пресс-конференция британской премьерши.

Беатриса умолчала об одной весьма важной встрече. В пять часов вечера агент ФБР должен был передать ей документы о заговоре против Джона Кеннеди. Она не хотела волновать Бобби, ибо понимала, насколько ответственна и опасна предстоящая встреча.

На ленч из редакции ее вызвался подвезти Тэдди Ласт.

— О чем говорят в городе? — спросила она его, прикуривая, когда они уже были на пути к пресс-клубу.

— Сплетен хватает, — небрежно бросил Тэдди. — О твоем семействе, между прочим, говорят больше всего.

— О ком именно? — внешне спокойно вопросила Беатриса.

— Боюсь, — лаконично ответствовал ее спутник.

— Что «боюсь»? — начиная злиться, переспросила она.

— Боюсь шальную пулю в лоб поймать, — ухмыльнулся Ласт.

— Немного я знаю таких сплетен, за которые людей лишали бы жизни, пренебрежительно скривила губы Беатриса.

— Эта — о'кей! — именно такая, — убежденно сказал он.

— Клянусь молчать, как глубоководная рыба! — Беатриса серьезно произнесла расхожую редакционную клятву, подняв вверх два пальца.

— О'кей. Говорят, что заговором против Джона Кеннеди дирижировал один из могущественнейших магнатов Америки.

— Значит, один из Тысячи? — спросила Беатриса, искоса поглядывая на Тэдди.

— Нет, — отрезал тот, хохотнув. — не пойдет!

— Один из Ста? — торопливо подсказала она.

— Нет и еще раз нет! Один из Десяти.

— Из Техаса или Калифорнии?

— Ни то ни другое. Представитель Северо-Запада.

— Другими словами, ты хочешь сказать… — закричала Беатриса. И смолкла. Она, не отрываясь, глядела несколько секунд на Ласта, и в ее глазах росли недоверие и враждебность.

— Ты врешь, «О'кей»!