Право – язык и масштаб свободы

Борьба за действующее, уже существующее право должна происходить, очевидно, в рамках самого этого права. Если лицо, стремясь к обеспечению собственных прав, прибегает для этого к незаконным средствам, то оно в значительной степени лишается возможности ожидать защиты от официальной правовой системы. Таким образом, если удар направлен против самой правовой системы, то речь идет о борьбе за какое-то иное право. Великие революции демонстрируют относительное разнообразие типов права, за которые ведется борьба, при том, что во всех случаях действующий правовой порядок становится мишенью для уничтожения.

В частности, известно, что английская буржуазная революция проходила под знаменем восстановления прежних вольностей и свобод, в умалении которых обвинялась королевская власть; иными словами, в этом случае речь фактически идет о борьбе за прошлое право.

Великая французская революция вдохновлялась идеями естественных прав и свобод, принадлежащих от природы каждому и не подлежащих ограничению, но безосновательно нарушаемых при «старом режиме» (борьба за вечное право). Что касается революций в России, то в их идейной основе было заложено представление о том, что самодержавная монархия является тормозом на пути социального прогресса, в некотором смысле мешает прорваться в будущее. Февральская революция была призвана предоставить народу полный объем прав и свобод западного образца, которые при царском режиме допускались неохотно и дозировано. Октябрьская революция также эксплуатировала демократические лозунги в связке с идеями перераспределения собственности, что автоматически требовало построения качественно иной правовой системы (иначе говоря, борьба велась за новое право

).

Разумеется, все три разновидности правового идеала носили в значительной степени искусственный, сконструированный характер, однако примечателен сам по себе факт, что объекты «борьбы за право» в ее революционном варианте, видимо, должны занимать ту или иную позицию на воображаемой временной оси по сравнению с действующей правовой системой. Дело в том, что право является одним из тех социальных институтов, которые обеспечивают «связь времен»; как писал об этом П. Бурдье, право «создает гарантии того, что будущее будет создаваться по образу прошлого, что неизбежные изменения и адаптации будут осмыслены и сформулированы на языке, не противоречащем прошлому…»[378]. Такая особо тесная связь права и времени приводит к тому, что революционные силы начинают воспринимать право в качестве своеобразной «машины времени», которая позволяет обществу свободно перемещаться в необходимое ему историческое состояние.

3. Еще одно объяснение того факта, что революция практически сразу облекается в юридические формы, может заключаться в языковой природе права. Поскольку революция рассчитывает на глубокое и необратимое преобразование общества, то она обязана действовать на языковом уровне, который предопределяет собой коллективное восприятие и оценку происходящих событий. «Любая революция, – пишет Розеншток-Хюсси, – должна говорить на новом языке, поскольку она должна повести людей в новом направлении.

В социальном движении последних пятидесяти или ста лет революция присутствует всюду, где обнаружится новый язык без корней»[379].

Право – это и есть тот язык, на котором выговаривается, самовыражается революция, или, точнее, новоявленная революционная власть. Основные элементы этого нового языка, как правило, складываются еще до начала самой революции в структуре радикально ориентированной политико-правовой идеологии. В этом смысле Г. Радбрух имел полное основание утверждать: «Все начиналось с философии права, а заканчивалось революцией»[380]

. Великая французская революция опиралась на труды Вольтера и Руссо, Октябрьская революция в России – на массив текстов Маркса и Энгельса, Плеханова и Ленина, Троцкого и Бухарина и т. д. Характерно, что окончательным результатом английской буржуазной революции стала не диктатура Кромвеля, лишенная основательной идеологической базы, а ограниченная (конституционная) монархия, заранее подготовленная такими мыслителями, как Мильтон, Сидней, Локк и др.

Право стабильно функционирующего общества представляет собой описание более или менее привычных, узнаваемых реалий; оно повествует о реально сложившемся и живущем обществе. Именно здесь вполне применимы хрестоматийные слова Маркса: «законодатель должен смотреть на себя как на естествоиспытателя. Он не делает законов, он не изобретает их, а только формулирует, он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений»[381]. Но это высказывание идеолога революции не относится к обществу революционной эпохи.